В ожидании счастливой встречи

— Все-таки «трубу» одолели, Большой порог взяли, — пояснил Фатеев Сергею свое рвение к гудкам.

Сергей приподнялся на носках и показал на Кум-камень.

— Видишь?

— Пятьдесят годов смотрю, ну и что?

— Вот за эту скалу заделаем трос и пустим наш пароход, а потом на якорной лебедке будем подтягиваться, подниматься на перекат, вытянем за собой и баржу.

— Нут-ко, нут-ко, — Фатеев вытягивает шею к брашпилю. — Тянуть лебедкой, говоришь?.. Значит, якорную цепь снимать, так выходит?

— А как ты хотел? Снимать!

— Понимаю.

— Мы на «Маяк» ручной лебедкой поднимали лодку.

— Это верно, — соглашается капитан. — Может, все-таки с механиками обговорим, — оборачивается Фатеев к Сергею.

— Можно.

— Сбегал бы за Дмитрием Степановичем.

Сергей бухает сапогами. Возвращается со старпомом. Дмитрий Степанович идею Сергея одобрил.

Сняли с лебедки якорную цепь, перемотали на лебедку бухту троса, на всякий случай нарастили кусок километра в два. Заделали трос за мертвяк и на нем спустили «Баргузин» под порог. Вначале опробовали. Потянули пароход без баржи — хорошо идет, легко. Забуксировали за пароход баржу и пошли наматывать трос на лебедку, и потянуло караван, только знай рулем подправляй. Так за час одолели порог. Вместо суток — час.

— Т-ты сколько лет… И никто не мог додумать, а уж кажется, проще чего, ат-ты, Серега, — капитан не знал, как обласкать Сергея. — Вот френч к твоей фуражке. — Фатеев накинул Сергею на плечи свой китель.

— Бери, бери, — поддержал дядя Митя. — Одним словом — амуниция… полный капитан.

Случилось это осенью, когда Платон Тимофеевич с Сергеем подняли лебедкой флот, и с их легкой руки с этого времени все суда и караваны лебедками поднимают через порог по «трубе». С тех пор миновало время. И пароходы уже побросали якоря, повставали на прикол в затонах на зимнюю стоянку, а Фатеев, все как ни встретит Кузьму, так отбою нет — пристанет с Сергеем.

— Да я что, Платон Тимофеевич, держу его, говори с матерью.

— Нам и одного речника хватит, — посмеивалась Ульяна.

— Опять же на вечерках некому играть, девки одолели, — выставлял довод Кузьма. — Пусть Сергей сам решает.

Сергей не против был поработать на «Баргузине», но ему не хотелось обидеть отца, оставлять одного. С отцом так душевно работалось, а дома под настроение Кузьма, бывало, скажет:

— Ну-ка, сын, разгони тоску-кручинушку.

Сергей балалайку со стены снимет, усядется поудобнее, да как ударит по струнам.

— «Э-эх, раскамаринский туды его мужик, заголил штаны, по улице бежит…»

Кузьма по избе пойдет притоптывать.

Сергей и в школу пошел не с букварем, а с балалайкой. Балалайка в его руках выговаривала на всякие голоса. Книг в Баргузине не было, но Сергей уже читал — правда, по складам. Учительница Екатерина Николаевна похвалила Сергея, но балалайку велела оставить дома.

В одной комнате одновременно занимались четыре класса. За первым столом — первоклассники, за четвертым — по четвертому году ученики. Екатерина Николаевна и сама была чуть постарше переростков четвертой группы. Сергею она напоминала картину из сказки о царевне. Книжку в класс приносила Екатерина Николаевна, читала, показывала картинки. Глаза у нее были такими синими, что казались черными, а волосы светлыми.

Сергею все время хотелось смотреть на учительницу, и чем больше он смотрел на нее, тем больше хотелось. На новогодней елке Екатерина Николаевна была снегурочкой, а он дедом-морозом. Жаль, что праздник так быстро прошел.

Чтобы казаться взрослым, Сергей этой зимой стал носить капитанку. Правда, «краб» на околышке на байкальском пронизывающем ветру из золотого стал серебряным, зато пуговицы на кителе — он драил их два раза в день мелом — блестели ослепительно.

Учился Сергей старательно.

— Если и впредь так же прилежно будешь учиться, Агапов, — сказала учительница, — в третью четверть переведу тебя в третью группу — педсовет не возражает.

Сергей испугался, что его могут пересадить в четвертую, а там — в пятый класс, и прощай, Екатерина Николаевна.

Сергея как подменили, и уроки пропускать стал, и задание наспех кое-как делать.

— Что с тобой, Сережа, ты почему стал хуже заниматься?

— Дом строю, — соврал Сергей.

Кузьме Агапову действительно выделили место под застройку дома, место облюбовала Ульяна: на берегу Байкала, в устье реки, на краю деревни. Место было хорошее, синий простор воды с одной стороны и зеленое море тайги — с другой.

Агаповы в три топора распочали строительство, принялись тесать бревна. Работа двигалась споро, на глазах рос белый, из сосновых мореных бревен, сруб, а на другой год по весне созвали соседей поднимать матицу. По русскому обычаю, по стаканчику выпили, закусили черемшой. А к осени и переходины справили в новой избе.