В ожидании счастливой встречи

На вершину черной зубчатой горы выкатилась белая луна. Заколебалась, задрожала вода, заполоскались лохмотья замшелых елей, склонившихся низко над водой. Закрайки берега штриховала осока. Ожили отмели, и заструилась голубой дымкой длинная, политая лунным светом хвоя на кедрах. От прикосновения лунного света дрогнула и отпотевшая палуба, а на плицах словно матовые лампочки засветились. Это оставленные первым заморозком капельки воды.

От реки шел реденький туман. А луна все катилась по черным зубчикам гор, а когда ее закрывала туча — вода в реке темнела, но Сергей и в темноте видел, как свивает она упругие жгуты, силу свою необоримую кажет. И грустно, и радостно на душе Сергея в эти минуты. Сила на силу пойдет. Нет, две баржи не поднять «Баргузину», не перевалить через порог. Сутки шлепать девять верст. Сергей и так и эдак примеряется к порогу. Он мысленно удлинял и укорачивал трос. На коротком тросу плицы забивают баржу, на длинном — не слушается баржа парохода.

— Ты что, не собираешься спать? — всовывает голову в рубку капитан.

— Похоже, что две баржи не вытянуть.

— Ты вот о чем. Да-а, слабоват «Баргузин» для этой воды.

— Не так уж и слаб. — Сергей не хочет обидеть капитана.

— Утиное созвездие повернуло к рассвету, — замечает Фатеев.

Сергей видит, как ныряют звезды в тучах, а сам думает: может быть, капитан за сапогами вернулся. Сергей выставляет сапоги.

— Большие они мне, похожу так, холодов пока больших нет.

— Нет, — не соглашается Платон Тимофеевич, — холода будут. Портянок поболее намотаешь…

«Значит, не раздумал». Сергей сапоги под мышку — и пошлепал по обледеневшей палубе. Не чувствуя холода, сбежал по лесенке в кубрик. Хотел поговорить с Александром, посоветоваться, может быть, он что подскажет? Александр уже кверху брюхом, как налим на сухом, пузыри пускает: «Во ухряпались».

Дядя Митя сломанным калачиком уткнулся к стенке — посвистывает норкой. Сергей постоял перед кроватью. Будить Александра жалко, поди, только уснул.

Так за всю дорогу как следует и не поговорили. Перебросились словом, другим. Маманя начнет расспрашивать, что ей скажу, но, может быть, так и есть: при деле парень — папаня поймет. А Александра все-таки надо бы расспросить, как он думает жить дальше. Всю жизнь на «Баргузине» или на завод переберется. Вместе бы на заводе веселее было. Дел там всем хватит. Сергей уже говорил с Горновским — возьмет Александра, селенгинку бы построили.

Сергей разделся и поднырнул под одеяло к брату, тот только помычал, а не проснулся.

— Селенгинка — хорошо, — вслух сказал Сергей, — а вот как завтра на порог полезем, Агапов?..

С рассветом он опять в рубке. «Баргузин» ожил. Ухают шаги. Словно леденец во рту гоняет якорная лебедка цепь, выбирает холостой ход. В сапогах Сергей вроде как подрос. Теперь и нос парохода хорошо виден, на брашпиле два матроса нахаживают лебедкой цепь: выбрали холостой ход, лебедка зажевала цепь, и поехал навстречу берег. Якорь входит в гнездо, а у Сергея тревога. «Баргузин» сонно сваливает в реку нос, буксирный канат хлестнул по воде.

— Малый вперед!

«Баргузин» подернуло. Одна баржа отклеилась от берега, другая осталась под берегом.

— Средний вперед!

Буксир словно сбросил дрему, заработал плицами. Баржа забуравила воду.

— Полный вперед!

На берег покатил крутой, с белым завихрением, вал. Навстречу «Баргузину», распустив гриву, словно белая конница, мчался Большой порог. Теперь капитан целые сутки будет стоять у штурвала. За это время дважды сменится команда, трижды поменяются кочегары. Котлы съедят уйму дров. Сергей прикинул: бараку бы хватило топить печи не одну зиму. Будут и матросы помогать — с палубы валить в бункер поленья.

Фатееву обед в рубку принес повар. Поел капитан на скорую руку, штурвал пока Сергею передал, и то одну руку наготове держал, чтобы в любой момент схватить колесо. На входе в «трубу» «Баргузин» тревожно погудел. Ответа не последовало — значит, перекат свободен. Двум пароходам не разминуться в ущелье. Обычно первым пропускают пароход, если он уже втянулся в «трубу», который идет с низовья, ему сутки пыхтеть, а с верховья проскакивают «трубу» за двадцать минут.

«Баргузин» ступил на порог, словно на приступку встал с тяжелым рюкзаком за плечом или с понягой с дровами, и стало пароход сваливать назад.

— Самый полный! — просит капитан.

«Баргузин» зарывается носом в воду. Берега не двигаются. На одном месте буксир шлепает. Вода жмет его и сваливает к скале. У Сергея сжимается внутри.

— Ах ты, маленько не хватает силы, — Сергей напружинивается, — ну-ну… чуть бы свалить нос в реку.

Фатеев подался к воде, взял разгон и вышел на стрелку. «Ловко», — одобряет про себя Сергей.

Только выправился буксир, как его стало валить к другому берегу, но уже Фатеев обошел воду и режет напополам течение вдоль реки. Но как только плоскодонку закинуло и как отвес на тросу поставило на фарватер, она еще шибче забуровила воду, и, подернув, «Баргузин» потерял от рывка ход. А справа по борту, голым черепом высовываясь, мылит из воды окатыш.