В ожидании счастливой встречи

— Я еще небольшим был, — возвращает Кузьма Сергея на землю. — Так вот слыхал, будто в Москве собираются то ли каланчу, то ли вышку строить в полверсты высотой. Сказывали, с нее полземли оглядывать будут. — Кузьма съюзил с верстака, поприцелился клепкой. — Раньше чудно казалось, теперь так не кажется. Кто ее знает, может, и взаправду построят.

— Построят, папань, вот увидишь!..

— Я, может, не увижу, а ты доживешь.

Красив Байкал и зимой и летом. Красив и тогда, когда страшен. А бывает страшен, когда задует сарма. Рванет из распадка ветер, да так — на ногах не устоять. Покатит мужиков по льду вместе с возами, словно перекати-поле по степи. Прет сарма — только стружка летит из-под подков, кони как на коньках. Все на своем пути заметет сарма, и в трещину, бывает, свалит и людей, и лошадей. Повоет, посвистит, а перед восходом замрет. Только лед блестит и разгорается кровавым заревом. Литой медью чаша байкальская полнится.

А летом так налетит — лодки, пароходы выбрасывает на берег. И звери, птицы, и трава — все замрет в ожидании солнца. С первым лучом тинькнет хвоя, встрепенутся травы, птицы. Сольются все звуки в один. И в какой-то неуловимый миг вздохнет Байкал и задышит шумно и глубоко… Все тут есть для человека: лес, трава, вода, солнце — живи себе всласть, возделывай землю, работай сколько хватит сил. Природа, если человек к ней с поклоном, откликнется: она тебе — ты ей. Но человек падкий брать. Ему только давай. Горазд он перестраивать, перекраивать. Вначале надо создать, а он — переделывать. Кто на мать замахнется — того бог покарает. Так думал Кузьма, а руки делали свое привычное от века — от дедов и прадедов — дело.

Рубанок ходил легко, стружка, свиваясь, слетала на пол. Думалось Кузьме вольготно, широко: природа — труженица, мужик-работник. В этом главное сходство мужика с природой. Природа имеет свой предел, мужик — свой. У каждого своя зарубка, по ней и отмеряй.

Кузьма достругивал еловый в мелких и крепких, как в гвоздях, сучках брусок для обноски лотка и уже пожалел, что взялся за это дерево: не хотелось хорошую древесину гнать в стружку и напрасно инструмент садить об этот сучок. Дерево и мягко, и бело, как репа, а сук — как проволока.

Кузьма снял заготовку и уже собрался уходить, как вошел сосед из соседнего засолочного цеха. Поздоровался, обмел верстак, сел. Кузьме ничего не оставалось, как тоже присесть. Он знал, что это надолго. Сосед был молчун, каких мало встретишь, а к Кузьме питал особое уважение. Кузьма его младшему сыну сделал кроватку и денег никаких не взял. Пускай растет, вырастет — отдам за него дочку, какую хошь выбирай…

Хоть и редко, но сойдутся, помолчат и опять врозь, и в этом что-то было. И без слов, а хорошо.

Кузьма видел, что народ поднимается, встает на ноги. Не все, правда, гладко идет. Торопятся, суетятся люди много. Верно, что моду взяли детей баловать, согласился с соседом Кузьма. Этого уж никак Кузьма в толк не возьмет. Само государство потворствует. Дети ведь надежа государства. А с родителей ответственность сняло. Пригрозил его сосед сыну, дал порку — к директору школы его. Не имеешь права наказывать. А если тот не понимает хороших слов? На голову садится. По карманам шарит — тоже не тронь? Раньше как было: шапку не снял — старик ухо накрутит. Пожаловался — родитель добавит. Стыд был у людей.

Учить добром надо. Кузьма не против, но к чему поспешность. Может быть, вначале присмотреться, кого чему обучать. Может, кого только рыбу солить. Но зато хорошо научи, чтобы не портил сырье. Но прежде подумай об учителях, кто будет учить — заслужи это право, а то каждый теперь лезет поучать. Это Кузьме не глянется, от такого рвения прямой убыток обществу, государству. По разуменью Кузьмы — государство крепко семьей. Семья крепкая — государство сильное.

Посидели, каждый о своем подумал, а вместе об одном и том же.

— Ну, ты заходи ко мне домой — посидим, — поднимаясь с верстака, пригласил Кузьма.

Сосед сегодня какой-то пришибленный, не случилось ли чего?

— Ты чего как пустым мешком напуган? Лица на тебе нет, — поинтересовался Кузьма.

Сосед пожевал губами, не сразу ответил, но ответил:

— Будешь напуган, старшего моего Гаврилу ночью увезли — милиция приезжала. Может, Кузьма Федорович, сходишь поговоришь с директором, возьмешь его к себе в подмастерья, а? А директор тогда в милицию. Без работы нонче ребята от рук отбиваются, руки чешутся, а применения им нету. Движение им надо.

Кузьма сходил к директору, съездил в милицию, привез Гаврилу. А чтобы вредная у парня не заводилась мысль — топор в руки, устанешь топором — вот стружек, фуганок, стамеска…

Дом Кузьма построил добротный, крепкий, красивый, чтобы стоял на века. Обычно на рыбацких домах нет украшений. Редко у кого на трубе петух из черной жести. В кержацких поселках у староверов от наличников до карниза кружева резные, одно затейливее другого. Дома стоят разнаряженные, будто девицы на выданье.