В ожидании счастливой встречи

За борт полетела сеть — один рыбак сбрасывал грузила, другой наплава. Алтай правил лодку и тянул свое «и-и-и». Последний взмах, и вместе с сетью плюхнулся в воду раскрашенный бело-красный наплав «Маяк». Гребцы развернули лодку и тогда закурили. Покурили, поразминали спины и снова взялись за весла. Лодка пошла вдоль залива в бухту. «Это все? — подумал Сергей. — Интересно, почему не стали затягивать сети к берегу». Он хотел спросить Алтая, но не стал. «Сам увижу, может, чего забыли, веревки что-то не видно на помосте. Чем тянуть-то к берегу?» Селенгинка мягко вошла в бухту и неслышно приклеилась загнутым носом в вязкий, наструганный волной песок. Сергей спрыгнул на берег и поймал чалку, потянул селенгинку.

— Не порви чалку, — предупредил Алтай, видя, как старается новый рыбак.

— Ого, порвать, — удивился Сергей. И сравнил со своей рукой смоляной канат, позаглядывал в лица рыбаков, понял, что дядя Алтай не шутит.

Берег и вода были холодными, у Сергея заломило ноги. Подгибая ноги, как гусь лапы, выбрался он на сухое.

Только с виду вода манит искупаться, а так… Жалко, не поплаваешь, посмотрели бы мужики, как Сергей умеет наразмашку.

После заката солнца берег был хмуро тосклив, и только светлая голубая вода веселила глаз. Рыбаки собрали плавник, распалили костер, поставили на таган ведерный медный чайник. Сергей только по носику определил, что это чайник. «Здесь и костер слабее, чем у нас на лесосеке», — отметил он.

Огонь бледно подрезал землю и жидко ложился на воду. Без запаха и вкуса горели дрова, словно ели несоленую картошку. Что возьмешь из этого мокшего-перемокшего и теперь высохшего, легкого как пух плавника. Вот на лесосеке дым так дым и огонь веером. Горит костер едкий, и сладкий, и теплом жгуч. Не успеешь поставить чайник, а он уже готов — плюется через носик, а тут сколько сожрал дров и все лижет и лижет бледными нежаркими языками копченую медь. Может, оттого, что вода слишком холодная, так долго не закипает. Интересно, с чем чаевать будут рыбаки?

Сергей, втянув голову в плечи, смотрел на огонь. Кто-то накинул ему на плечи куртку. Он поднял глаза: дядя Алтай.

— Еще не ночь, а кажется, уже темно. Здесь на Байкале, — заметил Кузьма, — темнеет сверху.

Отсвет от воды еще долго борется, не смешивается с темнотой, но постепенно густеет, придавливает отсвет, и вода гаснет.

Горький и душистый чай рыбаки пили долго, степенно, не торопились, пока не выцедили весь чайник. Пили молчком, всхлипами. Сергею тоже налили, он хлебнул глоток, другой, отставил кружку. Чай ему не понравился. От него только брюхо сильнее грызет голод. Рыбалка Сергею тоже не понравилась. «Были бы закидушки. На ельца, на окуня. Хоть ерша поймать да на прутике поджарить… А то лупай глазами в эту тьму».

Кузьма, облокотившись на песок, дремал. Сергей очень хорошо помнил, что мать положила две корочки, но спросить у отца постеснялся. Еще неизвестно, на сколько они сюда приехали. «Хорошо, что здесь затишек и не ухает вода, а легонько, словно гладит песок, как чалый овсом хрупает, — вспоминает Сергей чалого мерина, на котором Жмыхов ездил и которого Сергей пас на сплавной. — Вот где жизнь была — поджаренный овес…» Сергей сглотнул слюну и поближе просунул ноги к погибающему огню.

Когда тьма зашторила дальние вершины, не стало видно гор и стоящую рядом селенгинку, Алтай вдруг встал от костра, поднялись и остальные.

— Ну, Сережа, вставай, пришел!

Сергею казалось, что он только закрыл глаза. Все полезли в лодку, и Сергей полез, вздрагивая всем телом, даже внутри дребезжало. Он схватился сразу за весло — греться. Алтай протянул свое «и-и-и», и гребцы еще сильнее налегли на весла. Алтай багром поймал наплав, а Сергей удивился, как он в темноте нашел поплавок, правда, если приглядеться получше, вода совсем и не черная, а сиреневая. Подняли сеть, и, словно стрекозы, крыльями забилась рыба. Сергей обо всем на свете забыл и ухватился за сеть.

— И-и, как нахаживали… — завел чуть охрипшим сильным голосом Алтай.

— Да как нахаживали-и, — подхватили рыбаки и сильнее подернули сеть.

— И как наваживали-и… — повторил Алтай.

— Да как наваживали-и, — посильнее взяли рыбаки в четыре глотки и словно выдавили мороз из легких.

— Да как напряживали-и, — повыше подзадорил Алтай.

И уже в полную силу ответили ему рыбаки:

— Да как нахаживали-и…

Сергей тоже подхватил песню и почувствовал, как приливает сил и не так обжигает тетива руки. Прислушался он к голосам и выделил голос отца. Хорошо и радостно стало на душе у Сергея. Сколько помнил он себя, отец никогда не пел.

Пока выбирали из ячейки и сортировали по ящикам рыбу, Алтай приготовил на рожень окуней. В носу лодки, в треугольнике из досок, песок. Здесь и готовил Алтай рожень. Рыбный дым наносило от костра, и у Сергея от голода кружилась голова и тело не подчинялось. Рассортировали по ящикам хариуса, сига, омуля. А налим, окунь, ерш не шел в сортовую рыбу, его свалили в бочку. Уж на что по ершам Сергей был специалист, и то наколол пальцы. Алтай набросал из бочки в мешок соровой рыбы, довеском кинул по штуке сортовой из ящиков.

— Держи, Серешха.