В погоне за ускользающим светом. Как грядущая смерть изменила мою жизнь

Прощания порадовали меня тем, что дали возможность вспомнить всех, чья жизнь соприкоснулась с моей, пусть даже ненадолго. Количество – не главное, но я удивился, обнаружив, сколько у меня друзей и знакомых, и если вы попробуете выполнить это упражнение, то наверняка удивитесь тому, как на самом деле широк обманчиво узкий круг вашего общения. Одной длины списка хватило, чтобы вселить в меня гордость.

И вторая часть утверждения: разве может прощание доставить больше радости, чем горя, хоть кому-нибудь? При чем тут вообще радость? Ведь по моей вине человек сталкивается лицом к лицу с реальностью. Я втягиваю его в события, принимать участие в которых он мог и не захотеть. (И даже не спрашиваю его согласия, действую командными методами, пользуясь правом умирающего.) Скорее всего, несколько человек из моего прощального списка вообще не готовы иметь дело со мной – точнее, со смертью, которую я олицетворяю.

Выяснилось, что я… ошибался.

Какой бы печальной и тягостной для некоторых людей (о них я расскажу немного подробнее) ни была последняя переписка со мной, последний ужин, последняя прогулка по парку (стоит отметить, что в некоторых случаях неспешная прогулка вдвоем становилась не только последней, но и первой), я отчетливо и видел и слышал, как благодарны они за эту возможность, за время, предоставленное только им, за признание уз, которые связывали меня с ними и больше ни с кем. Серьезность ситуации призывала моих друзей, коллег и знакомых остановиться, вспомнить, что я значу для них, а они – для меня. Узнав, какую роль они играют в моей жизни, они бывали растроганы, а иногда и ошеломлены. Я благодарил их за появление на моем пути, за то, что они поделились со мной добротой и талантами. Прощаясь, я стремился хоть чем-нибудь порадовать этих людей, возместить им потерю будущего общения со мной. Мне хотелось оставить им напоминание о себе, которое принесет радость если не в настоящий момент, то позже. Если в жизни кого-то из них я играл роль наставника, то теперь старался дать понять, что им по-прежнему есть к кому обратиться за советом. Для прощальных встреч я приберегал лучшие воспоминания, про плохое даже не упоминал, и обычно меня понимали без объяснений, соглашаясь со мной. Ничего трудного ни от кого не требовалось. Мне, как оптимисту, нравилось думать, что все самое оградное и конструктивное в наших отношениях торжествует над предстоящей разлукой и горем. Наши последние встречи угрожали омрачить слезы, невнятное бормотание, страшная тень бесповоротности, но гораздо чаще они заканчивались улыбками и смехом. Если мы встречались лично, все, что я хотел увидеть, я читал в глазах. Если общались по телефону – улавливал в голосе. Если обменивались письмами по обычной или электронной почте – видел между строк. Заканчиваясь позитивно, наши отношения внушали оптимизм обеим сторонам.

* * *

Завершить отношения мне хотелось еще по одной очевидной причине: чтобы иметь повод глубоко задуматься обо всем том, о чем следует подумать перед смертью. Прощания не только будили хорошие воспоминания, но и приковывали внимание к жизни, а не к смерти. Благодаря им я думал о моих многочисленных знакомствах, а не о том, как я одинок. Они напоминали об узах, а это бальзам на душу любого человека, будь он верующим, как я, или нет. Мне хотелось бы верить, что я не склонен к банальностям, а обязанность думать о прощальных встречах, которую я сам себе вменил, служила гарантией, что я не стану растекаться мыслью.

Третья причина: характер и воспитание не позволят мне уйти, не попрощавшись.