В полдень на лестнице Монмартр

— Тебе двадцать четыре, а ты до сих пор мечешься и никак не поймешь, чего хочешь от жизни… Нет, я в курсе, что творческая профессия подразумевает надуманные страдания и трудности, и все же… Если бы ты была гениальна или хотя бы одарена, но…

— Мама! — воскликнула Катрина. Ее щеки пылали, а в глазах застыли слезы. Разговор о таланте и способностях все еще больно ранил. — Ты сейчас хочешь сказать, что я бездарная художница?

— Ну… Катя, мы с тобой обе прекрасно понимаем это, стоит ли так возбуждаться?

— Отец поддерживал меня, он видел в моих работах что-то особенное, именно поэтому я и начала заниматься живописью…

— Дорогая, Давид слепо любил тебя и считал своим лучшим творением, отодвигая на второй план гениальнейшие произведения…

— Почему же ты так не считаешь? — Катрина сжала кулаки, изо всех сил стараясь не расплакаться. Мама знала ее слабые места и «мозоли», и сейчас с каким-то извращенным удовольствием топталась на них.

— Потому что я — реалистка! Должен же хоть один человек в семье здраво воспринимать и оценивать происходящее…

— Допустим… И каков был твой «здравый» план после моего возвращения? — девушка почувствовала, что голос подводит ее.

— Выдать тебя замуж или, на худой конец, устроить в приличный университет не творческой направленности. Хватит. Наелись вашими душещипательными поисками красоты…

— Господи, какая пошлость… Мам, мне не семнадцать!

— А судя по поведению и того меньше, — мама перекинула ногу на ногу и совсем закрылась от дочери, все ее жесты говорили о том, насколько ей претит этот разговор.

Катрине тоже было тошно, но второй такой беседы она не вынесет.

— Как ты могла пригласить вчера на ужин Трайберга, зная, что я приведу знакомить с тобой Дэниэла?

— По той же причине: ты настолько не зрелая, что не можешь самостоятельно выбрать приличного мужчину!

— Это Миша-то приличный? — Кэт даже хохотнула. Нервное, не смогла сдержаться.

— Да, не понимаю неуместной иронии, — мама подняла выше подбородок, обратив на дочь покровительственный взгляд, имеющий только одну цель — показать, насколько та слепа и наивна.

— Ты в курсе, как мы расстались с ним два года назад?

— Ну… Помню, что после экзамена у вас с ним возникли какие-то разногласия.

— Разногласия⁈ — Катрина вскочила, задыхаясь от досады. — Он украл мою экзаменационную работу, выдал за свою, а меня перед преподавателями назвал плагиатором. Когда я пришла к нему, чтобы поговорить, то застала в его квартире свою однокурсницу в одной футболке! Пока я скорбела по папе и пыталась как-то не завалить сессию, этот урод развлекался и не забывал строить мне козни!

Лицо мамы нахмурилось, но в ее глазах Катрина видела сомнение. Сомнение! Мама — самый близкий и родной в ее жизни человек, сомневалась в словах дочери, доверяя сплетням и, скорее всего, допуская вероятность того, что она и впрямь «срисовала» ту работу у Трайберга… Черт! Да лучше бы мама оставалась в своем мыльном пузыре, в котором укрывалась, когда отца не стало! Лучше бы по-прежнему смотрела сквозь нее и не интересовалась ее жизнью!

— Ну, не знаю… — наконец нарушила молчание мама. — Мне не верится, что Михаил мог поступить настолько подло… — встретив полный ярости взгляд дочери, она замолчала.

— Завтра я планирую уехать в Лондон вместе с Дэниэлом, — не желая продолжать разговор о своем бывшем, сообщила девушка.

Конечно, Катрина сотни раз думала об этом: представляла, как можно все уладить, чтобы мама не сильно волновалась. Думала и переживала: получится ли у них с Дэном, или через какое-то время ей придется вернуться обратно?.. Волновалась, нервничала, мучалась, была возбуждена… А сейчас просто сказала. Так, словно это было делом давно решенным. Сердце колотилось как бешеное, ударяясь о грудную клетку.

— Что-о-о-о? — мама перестала закрываться, подавшись к ней всем телом. — Что ты только что сказала?

— Дэниэл приехал, чтобы забрать меня в Лондон, и я согласилась…

— Катрина, ты… сошла… с ума? — каждое слово — ледяное и пробирающее до мурашек, — мама кидала в лицо своей дочери, словно пощечины била.

Такой маму она еще не видела.

— Возможно, но… — голос почти пропал, хотя девушка старалась быть сильной.

— Но что⁈ — Аделина Сергеевна оказалась рядом, буравя дочь полным ярости взглядом. На мгновение Катрине показалось, что сейчас мама ударит ее.

— … Но я уже решила…

— Дура… — зашипела мама. — Какая же ты все-таки дура… Никчемная, глупая и наивная!

Катрина сделала шаг назад, чувствуя, что ноги, как и голос, отказываются помогать ей. Дэниэла не было рядом, и вся ее смелость развеялась под жестким напором маминого авторитета. Она снова была прежней: забитой, неуверенной в себе и глубоко несчастной девочкой, — удобной и послушной. Именно такой воспитывала ее мама, именно такой хотел видеть ее Миша Трайберг и большинство преподавателей. Чтобы она не гордилась слишком родством с великими Давидом Минцем, чтобы знала свое место и не создавала проблем.