В скорбные дни. Кишинёвский погром 1903 года

Между министром внутренних дел Плеве и министром юстиции Муравьевым возникло разногласие по вопросу о том, где должен происходить процесс и при открытых ли или закрытых дверях. Было решено, что дело должно разбираться в Кишинёве, но при закрытых дверях. Председателем суда был назначен старший председатель одесской судебной палаты Давыдов, обвинителем – товарищ прокурора палаты Джибели, а сословными представителями – бендерский предводитель дворянства А. Ф. Крупенский226, аккерманский городской голова Беликович и волостной старшина Ворниченской волости Чекан. Чем руководствовались при назначении сословных представителей – неизвестно, хотя об этом не трудно догадаться. К суду были привлечены не только кишинёвские громилы, но также участники погрома в с. Бачое, где была убита одна еврейка на станции Мерены. Привлечённые к ответственности за изнасилование были освобождены за отсутствием улик. Защитниками по назначению были присяжные поверенные Мальский, Городецкий и Лобунченко. Кроме защитников по назначению, явились и многие приезжие защитники «по соглашению», в том числе и известный антисемит, московский присяжный поверенный Шмаков и местные адвокаты Боди и Мекко. Для участия в процессе в качестве гражданских истцов приехали в Кишинёв орлы российской адвокатуры – Карабчевский, Чекерул-Куш, Зарудный, Шишко, Литвицкий, Кальманович, Цвилинг, Пергамент, Моргулис, Ратнер, Гольденштейн, Соколов и помощник присяжного поверенного Грузенберг. Талантливый Грузенберг, как еврей, не был ещё удостоен звания присяжного поверенного.

Особенностью процесса было то, что между государственными обвинителями и гражданскими истцами не было никакой солидарности, как это бывает в других делах. Истцы менее всего интересовались понесёнными евреями убытками, потому, во-первых, что эти убытки были в достаточной мере покрыты пожертвованиями, сыпавшимися щедрою рукою со всех концов мира, да ещё и потому, что с сидевшей на скамье подсудимых голытьбы брать было нечего. Гражданских истцов, кроме того, мало интересовала участь подсудимых, ибо один вид их, поведение и объяснения на суде с несомненностью доказывали, что эти тёмные невежественные люди служили слепым орудием в руках злонамеренных агитаторов. Не оставалось сомнений, что, совершая тягчайшие преступления, эти люди действовали в убеждении, что выполняют патриотический подвиг, угождают начальству и даже царю. Задача гражданских истцов состояла, прежде всего, в том, чтобы доказать, что многим, фигурирующим в роли свидетелей, в действительности место на скамье подсудимых. Особенно они старались превратить из свидетеля в подсудимые Пронина, но этому ловкому человеку так и удалось вывернуться. Затем, путем допроса свидетелей христиан и самих подсудимых, истцам, с несомненностью, удалось установить, что погром не возник на почве экономической или расовой вражды. На задаваемые подсудимым вопросы, что побудило их нападать на евреев, они отвечали: «Начальство разрешило, царь велел». Наконец, важнейшая задача истцов – была доказать, что истинные вдохновители и организаторы погрома находятся далеко от зала заседания и на недосягаемой высоте…

Так как двери суда были закрыты, то, естественно, в русской прессе не могло быть никаких сведений о том, что происходит в зале суда. И, однако, к адвокатам, собиравшимся ежевечерне в «университетском кружке», являлись лица со специальной целью узнавать о ходе процесса. Они затем уезжали на пограничную станцию Унгени, откуда передавали полученные ими сведения через границу ожидавшим там агентам иностранной прессы. Таким образом, цель закрытия дверей суда была совершенно не достигнута.

Остаётся сказать несколько слов о роли и личности председательствовавшего в суде над погромщиками старшего председателя Одесской судебной палаты В. В. Давыдова. С Давыдовым мне приходилось встречаться неоднократно в доме князя Урусова, где он жил во всё время процесса и где, как сказано было выше, я бывал часто в качестве домашнего врача. На меня Давыдов производил впечатление просвещённого, опытного судьи, человека корректного и чуждого антисемитизма. И, действительно, в начале процесса он не стеснял адвокатов. Но затем, несомненно, под влиянием давления из центра он стал ограничивать адвокатов, останавливая их, когда они задавали свидетелям и подсудимым вопросы, по его мнению, выходившие из рамок процесса. На этой почве между ним и гражданскими истцами возникали частые конфликты. И гражданские истцы, видя, что всё возможное ими уже достигнуто и дальнейшее пребывание их на суде бесцельно, демонстративно ушли.

Процесс длился очень долго, и приговор суда был объявлен при открытых дверях. В общем приговор был весьма снисходителен: многие были оправданы «за недоказанностью улик», большинству было дано снисхождение и они были приговорены к лишению прав и ссылке в Сибирь и даже к каторге на короткие сроки. Потом говорили, будто царь всех помиловал. Это, однако, не решаюсь утверждать, так как не располагаю точными данными.