Читаем В скорбные дни. Кишинёвский погром 1903 года полностью

Это сообщение было напечатано в лондонской газете «Times» и перепечатано во многих европейских и даже американских газетах. Дошло оно до профессора Дейлича130, известного переводчика евангелия на древнееврейский язык, и Дейлич в редактированном им журнале весьма сочувственно отнесся к затее Рабиновича. Как же реагировало на пропаганду Рабиновича кишинёвское еврейское общество? Как человек, по своей профессии и общественной деятельности сталкивающийся со многими лицами, я могу сказать, что еврейское общество отнеслось к затее Рабиновича равнодушно-презрительно. Распространённые в Кишинёве две одесские газеты реагировали различно: ретроградная и антисемитская газета «Новороссийский Телеграф»131 взяла движение, вызванное Рабиновичем, под свою защиту, а либеральный «Одесский листок»132 отнёсся отрицательно. Своей политической газеты в Кишинёве тогда не было. Крайне отрицательно высказался о Рабиновиче и его учении еврейский журнал «Гамейлиц»133, который в номере 71 за 1884 год называет Рабиновича негодяем, отступником, чуть ли не сумасшедшим. Далее «Гамейлиц» выражает сожаление, что Рабиновичу удалось отуманить глаза такому «высокочтимому и глубоко учёному мужу, как профессор Дейлич». Последний не оставил этого без ответа, и завязалась горячая полемика между профессором и «Гамейлицем». Что касается отношения к затее Рабиновича представителей православия, то в «Кишинёвских епархиальных ведомостях»134 появился следующий отзыв: «Учение Рабиновича представляет собой нечто среднее между христианством и еврейством; Рабинович позволяет себе по своему усмотрению одно исключить из христианства, другое из иудейства, что недопустимо». Наконец, высший представитель православия местный архиепископ Сергий нигде открыто не высказывался по поводу иудео-христианского учения; но, по имеющимся у меня достоверным сведениям, он относился безусловно отрицательно по следующим мотивам, с которыми, мне кажется, нельзя не согласиться: чтобы евреи массами пристали к новому учению – мало вероятия, ибо еврей, намеревающийся уйти от еврейства, перейдёт в религию определённую и давно существующую; зато имеется опасность, что православные люди усмотрят в учении Рабиновича примирение Нового Завета с Ветхим и пристанут к этому учению, образуя таким образом ещё одну секту. Благодаря протекции пастора Фальтина, Рабиновичу было разрешено устроить храм для «израильтян Нового Завета». На фасаде этого храма красовалась на древнееврейском и русском языках следующая надпись: «Итак твёрдо знай весь дом Израиля, что Бог соделал Господом и Христом сего Иисуса, которого вы распяли»135. Весь храм вмещал до 200 человек. Против сидений у стены устроен был аналой; над ним изображены были на древнееврейском языке 10 заповедей, а по бокам начертаны с одной стороны – молитва «Отче наш», а с другой – символ веры израильтян Нового Завета. По субботам и христианским праздникам Рабинович совершал богослужение на древнееврейском языке и говорил проповеди на жаргоне136. Когда в молитвах упоминалось имя Иегова, он так и произносил это слово, тогда как евреи, как известно, вместо этого слова обыкновенно говорят Адонай137. Этим Рабинович хотел подчеркнуть, что Мессия уже пришёл. Он сам и последователи его сидели в храме без шапок138. Хотя вначале Рабинович создавал еврейскую секту, признающую Христа Мессией, однако в своих проповедях он стал уже призывать к созданию чисто христианской секты: «Да воззрим же, братья, на Того, которого пронзили. Он был первородный и единородный Сын Божий» (речь в страстную пятницу 1 апреля 1886 года).139

В речи от 5 июня 1886 года имеется такое место: «Да Христос всё. Он первородный сын Бога. Он – Тора. Он – Бог».

Вместе с тем в речах Рабиновича встречаются такие отзывы по адресу евреев, каких не позволил бы себе никакой антисемит. Так, обращаясь к слушателем со словами «любезные братья», он говорит: «Проклятие охватывает нас с каждым днём всё более и более», «народ избранный стал народом проклятым» и т.п140.

По приглашению из Берлина Рабинович отправился туда. В Берлине было решено, что Рабинович должен креститься, и для этого он поехал в Лейпциг, где принял крещение от конгрегационного пастора141. Шаг этот имел роковые последствия для всей затеи Рабиновича. Его немногочисленные адепты, которые раньше смотрели на него как на реформатора иудейства, узрели в нём обыкновенного прозелита и отшатнулись от него. Отстав также и от еврейства, они приняли крещение от пастора Фальтина. Последний, видимо, обиженный тем, что Рабинович, решив креститься, отвернулся от него, совершенно охладел к Рабиновичу, что видно из дальнейших его отчётов в Лондон; и Иосиф Рабинович остался одинок. Вскоре он умер, здание храма «израильтян Нового Завета» перешло в частные руки, и от всей затеи Рабиновича осталось скромное кладбище, на котором похоронен он сам и несколько его близких родственников142.

Глава 32

Кровавый навет. Кутаисское дело

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Брежневская партия. Советская держава в 1964-1985 годах
Брежневская партия. Советская держава в 1964-1985 годах

Данная книга известного историка Е. Ю. Спицына, посвященная 20-летней брежневской эпохе, стала долгожданным продолжением двух его прежних работ — «Осень патриарха» и «Хрущевская слякоть». Хорошо известно, что во всей историографии, да и в широком общественном сознании, закрепилось несколько названий этой эпохи, в том числе предельно лживый штамп «брежневский застой», рожденный архитекторами и прорабами горбачевской перестройки. Разоблачению этого и многих других штампов, баек и мифов, связанных как с фигурой самого Л. И. Брежнева, так и со многими явлениями и событиями того времени, и посвящена данная книга. Перед вами плод многолетних трудов автора, где на основе анализа огромного фактического материала, почерпнутого из самых разных архивов, многочисленных мемуаров и научной литературы, он представил свой строго научный взгляд на эту славную страницу нашей советской истории, которая у многих соотечественников до сих пор ассоциируется с лучшими годами их жизни.

Евгений Юрьевич Спицын

История / Образование и наука