Читаем В скорбные дни. Кишинёвский погром 1903 года полностью

Настало тяжёлое царствование Александра III. Его министры душили всё живое, всё честное. Министр юстиции Муравьёв (обвинитель по делу об убийстве Александра II) во имя поддержания самодержавия обезличил судей, которые стали слепыми исполнителями его приказаний. Из его ведомства уходило всё талантливое и честное в адвокатуру или на частную службу, а места ушедших занимали бездарные карьеристы, готовые на всё. Министр военный, Ванновский, снабдил армию агентами, которые доносили о малейшей неблагонадёжности офицеров. Министром внутренних дел стал Игнатьев, а потом граф Толстой. При первом были изданы знаменитые временные правила171, и при втором был учреждён институт земских начальников, которые, вопреки давно признанному положению о разделении власти, объединяли в своём лице судебные и административные обязанности. Городовое земское положение, устав университетский, устав больничный были «исправлены» в том смысле, что участие местных людей было доведено до минимума и их заменили бюрократы. Были введены усиленная и чрезвычайная охраны. Не дремал и обер-прокурор Синода Победоносцев: стали преследоваться раскольники, особенно штундисты172, которые были признаны вредной сектой. В Прибалтийском крае усилилось принудительное обращение в православие. Особенной жестокостью отличались «мероприятия» против евреев, но о них речь будет особо.

Во внешней политике Александр III был «миротворцем», и ради мира он заключил противоестественный по тому времени союз с Францией. Я вспоминаю, как, сидя однажды в ресторане, я вдруг услышал «Марсельезу». Публика передвинулась; не знали, встать ли, или нет. Когда же мне случилось быть в Петербурге, я с удивлением узнал из уст близких к политике людей, что фактически Александр III не управлял государством, что, передав управление в руки «надёжных» министров, он был спокоен. В Петербурге прозвали этих министров «узурпаторами самодержавной власти».

Несмотря на богатырском сложение, Александр III заболел хроническим воспалением почек. Он переселился в Ливадию; около него были два знаменитых врача, телесный – берлинский профессор Лейден, и духовный – известный протоиерей Иоанн Кронштадтский, и 20 октября 1894 года он скончался.

Я видел в Петербурге памятник Александру III. Царь сидит на грузном коне, который, как кажется зрителю, едва выдерживает тяжесть всадника. Что этим хотел выразить автор проекта памятника князь Трубецкой? Неужели конь изображает Россию?173

Воцарился Николай II. Опять волнения, опять надежды. Но речь молодого царя, сказанная представителям Тверского земства, ясно указала политический курс, который нужно было ожидать. «Мне известно, что в последнее время в некоторых земских собраниях слышится голос людей, увлёкшихся бессмысленными мечтаниями об участии представителей земства в делах внутреннего управления… пусть же знают, что этого не будет».

Почему в России стремление к конституции, которою пользуется весь культурный мир, представляло собой бессмысленную мечту? Какой злой гений подсказал слабовольному царю эти роковые слова?174

Глава 37

Положение евреев во второй половине XIX столетия

Скажу несколько слов о положении русских евреев во второй половине 19-го столетия. Каково было это положение при Николае I, мы уже знаем. С воцарением Александра II оно резко изменилось к лучшему, но с наступлением общей реакции в последние годы этого царствования и в последующие, одновременно с ростом антисемитизма оно постепенно ухудшалось, и это ухудшение достигла апогея к концу XIX столетия.

Право жительства и передвижения. Я не буду говорить о незначительных расширениях этого права в первые годы царствования Александра II175 и столь же незначительных ограничениях в последующие царствования. Остановлюсь подробнее на Игнатьевских «временных правилах 3 мая 1882 г.». В силу этих правил евреям воспрещалось вновь селиться вне городов и местечек. Интересен мотив, которым оправдывалось издание этих правил: указывалось на необходимость оградить евреев от раздражения крестьян, так как раздражения могли бы, мол, вылиться в погромы176. Тут вполне применима поговорка: избави, Боже, нас от друзей… Создалась, таким образом, черта в черте оседлости. Администрация толковала эти правила в распространительном смысле. Результаты толкования и применения были подчас поразительны. Так, Сенату пришлось разъяснить, что еврей, покинувший селение для отбывания военной службы, не теряет права возвратиться домой. Далее, администрация стремилась елико возможно переименовывать местечки в селения и тем ещё более ограничивала территорию, на которой дозволено было проживание евреев.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Брежневская партия. Советская держава в 1964-1985 годах
Брежневская партия. Советская держава в 1964-1985 годах

Данная книга известного историка Е. Ю. Спицына, посвященная 20-летней брежневской эпохе, стала долгожданным продолжением двух его прежних работ — «Осень патриарха» и «Хрущевская слякоть». Хорошо известно, что во всей историографии, да и в широком общественном сознании, закрепилось несколько названий этой эпохи, в том числе предельно лживый штамп «брежневский застой», рожденный архитекторами и прорабами горбачевской перестройки. Разоблачению этого и многих других штампов, баек и мифов, связанных как с фигурой самого Л. И. Брежнева, так и со многими явлениями и событиями того времени, и посвящена данная книга. Перед вами плод многолетних трудов автора, где на основе анализа огромного фактического материала, почерпнутого из самых разных архивов, многочисленных мемуаров и научной литературы, он представил свой строго научный взгляд на эту славную страницу нашей советской истории, которая у многих соотечественников до сих пор ассоциируется с лучшими годами их жизни.

Евгений Юрьевич Спицын

История / Образование и наука