Почему русское правительство относилось так враждебно, с такой ненавистью к своим еврейским подданным? Говорят – потому, что евреи революционеры. Но я категорически утверждаю, что во время моего почти 7-летнего пребывания в университете (на юридическом и медицинском факультетах) студенты-евреи были лояльнее своих христианских товарищей. Но когда во второй половине царствования Александра II произошёл значительный перелом во внутренней политике с уклоном вправо, тогда зародились противодействующие силы, организация которых постепенно втянула в себя и некоторую, очень незначительную часть еврейства. Власть же, начиная с верхов и кончая низами, вынужденная смотреть на революционные вспышки, как на зло, с которым нужно бороться репрессиями, никак не могла мириться с фактом участия в революции хотя бы и горсточки евреев и прибегала, помимо общих репрессий, к особым притеснениям и унизительным ограничениям, направленным специально против евреев, и этими притеснениями она толкала еврейскую молодёжь в революцию. Власть не понимала, или, вернее сказать, не хотела понимать, что еврей такой же человек, как все люди, и что и у него имеется нервная система, которая не может не реагировать на внешнее раздражение. Неудивительно поэтому, что еврей, после долгих мытарств окончивший гимназию и недопущенный в университет или окончивший юридический факультет и лишённый права заниматься своей профессией, к которой он готовился столько лет, не оставался стоическим философом и не сохранял лояльного отношения к правительству. А изгнанные из 50-вёрстной полосы, из местечек, которые по капризу вице-губернатора переименовывались в селения, разве они не должны были стать ярыми врагами правительства. В течение длинного ряда лет я ездил за границу и бывал не только в крупных центрах, но и в маленьких пограничных с Россией галицийских городах, как Броды и Сокаль. Я постоянно обращал внимание на то, что галицийский еврей, произнося имя покойного ныне императора Франца Иосифа, не говорил иначе как: «наш Франц Иосиф, да здравствует он»192
. Я знаю такой факт: Франц Иосиф должен был присутствовать на манёврах у русской границы около Брод; был величайшей у евреев праздник, Судный день, когда верующие проводят весь день в синагоге. Что было делать? Нельзя было не приветствовать императора. Тогда евреи устроили за городом шатры, где молились, и откуда вышли навстречу императору со свитками Торы. И это было сделано не по приказу начальства, а по искреннему сердечному влечению. Ещё вспоминаю такой случай: еврейская девушка по имени Шейндль (красивая) поднесла Францу Иосифу букет, и император сказал ей: «Scheindl heist du und schön bist du» (ты называешься красивой и сама красива) и с этими словами поцеловал её. Такие факты оставляли всегда глубокое впечатление среди евреев. Я положительно утверждаю, что евреи Галиции были, если можно так выразиться, верноподданнейшими подданными; а галицийские евреи ничем не отличаются от евреев русской черты оседлости. Гуманное отношение со стороны отдельных благородных и честных представителей государственной власти всегда очень ценилось евреями и вызывало искреннюю их признательность. В Бессарабии такими честными служителями долго были губернаторы Константинович и позже кн. Урусов. Они не были юдофилами, а относились к евреям лишь корректно. Евреи ценили и уважали первого и чуть не обожали последнего. В душе русского еврея всегда жило сознание, что все преследования и унижения исходят не от добродушного русского народа, а исключительно от царского правительства, и к этому правительству они не могли не относиться враждебно.На этих скорбных мыслях я оканчиваю свои воспоминания о второй половине истекшего 19-го столетия.
Д-р М. Б. Слуцкий
В скорбные дни
Предисловие
Прошло более четверти века со времени первого Кишинёвского погрома 1903-го года.
Многие из пострадавших и свидетелей этого ужасного события сошли с жизненной арены. Выросло новое поколение. Одни сохранили смутное воспоминание, другие знают о погроме лишь понаслышке. Пройдут еще годы… и время – этот могущественный фактор всеисцеляющий, всесглаживающий и предающий все забвению, сотрет всякое воспоминание о разыгравшейся в Кишинёве трагедии, о том урагане, который пронесся над Кишинёвом, причинив смерть, увечья и разорение многим невинным жертвам.
Но мне думается, что эта кровавая страница не должна быть вырвана из истории. И я как ближайший очевидец этого ужасающего события, взволновавшего весь культурный мир и вызвавшего его горячий протест и крайнее возмущение, считаю нужным запечатлеть это событие; тем более что, насколько мне известно, нет ни одного более или менее полного описания Кишинёвского погрома. Быть может, настоящий мой скромный труд послужит материалом для будущего историка.