Читаем В скорбные дни. Кишинёвский погром 1903 года полностью

Улицы, по которым мы проезжали, были совершенно пустынны, в окнах многих домов были выставлены иконы; полиции нигде не было видно, даже на постах не было городовых. Раза два мы встречались с толпами подростков, вооружённых дубинками и направлявшихся с верхней части города вниз. Мы благополучно приехали к Николаю Антоновичу, жившему на Купеческой улице недалеко от Подольской, и у него застали уже несколько еврейских семейств. Я уже собирался отправиться в больницу, но услышанные нами крики и шум заставили нас всех выйти на улицу. И мы увидели следующее: на противоположной стороне улицы, квартала полтора ниже, громилы уничтожали какую-то лавку. Отчаянные крики раздавались оттуда, но помощи ниоткуда не было. То же самое происходило и на Подольской улице, где громили большой гастрономический магазин Фельдштейна. Скоро по Подольской улице стали проходить погромщики, неся всякое награбленное добро; многие на ходу распивали прямо из посуды спиртные напитки. Но вот мы обрадовались: с Александровской улицы к нам продвигался отряд солдат с офицером во главе. Мы не сомневались, что безобразиям будет положен конец. Однако, к крайнему нашему удивлению, солдаты прошли мимо дома по Купеческой улице, где неистовствовали громилы, как будто ничего не замечая, прошли мимо нас, прорезали Подольскую улицу, по которой возвращались громилы с добром, награбленным в магазине Фельдштейна, и пошли дальше вверх. Мы развели руками… и пришли к заключению, что в городе происходит не бунт опьяневшей толпы, а организованный властями погром евреев.

Тем же извозчиком, который нас привез, я отправился в больницу, невзирая на беспокойство семьи и не без риска.

По дороге в верхней части города я раза два встречал отряды солдат с офицерами во главе, которые дефилировали. Я недоумевал: зачем расхаживают войска, когда они не принимают никаких мер к прекращению беспорядков? Потом мне передавали, что это распоряжение последовало из опасения, что хулиганы, опьянённые вином и кровью, могут броситься и на богатых христиан. Во всяком случае, тот факт, что дефилирование войск имело место исключительно в верхней, аристократической части города, не может вызывать сомнений.

По дороге я нагнал кучку парней с дубинками; они остановились и далеко недружелюбно посмотрели на меня. Я погнал извозчика, громилы за мной не погнались, и я благополучно приехал в больницу.

Глава 3

Еврейская больница в дни погрома

В приёмной больницы я нашел значительное число раненых, а во дворе больничной усадьбы немало здоровых, большею частью женщин и детей, которые укрывались в больнице. Раздавались стоны, плач, крики. Скоро собрался почти весь врачебный персонал, и мы приступили к работе. Часть врачей с фельдшерицами осталась в приёмной. Здесь сортировали раненых: более тяжелые уводились и уносились как стационарные больные в незадолго до того открытый специальный хирургический корпус; менее серьезно раненным оказывалась помощь здесь, на месте. В приёмной раны очищались от грязи и пуха (пух от разорванных перин и подушек носился в воздухе и прилипал к свежим ранам) и накладывались перевязки. Но легко раненные, получив нужную помощь, не решались уходить и оставались в больничной усадьбе, устраиваясь на ночь в пустовавших летних бараках. Другая часть персонала вместе со мною стала работать в хирургическом павильоне, оказывая помощь тяжело раненным. Помимо физических ранений, почти все пострадавшие подверглись также травме психической: они нервничали, были возбуждены, некоторые бредили и даже галлюцинировали. Наряду с этим полтораста больных, находившихся в больнице еще до погрома, под влиянием тяжелого зрелища доставляемых раненых и убитых и сведений о происходивших в городе событиях пришли в крайне нервное состояние, беспокоясь о судьбе своих близких, оставшихся в городе. Со многими были истерические припадки.

A раненые и убитые все прибывали.

Знакомый мне извозчик, с которым я часто ездил, привез в больницу тяжело раненного и уехал; через полчаса привезли его труп на его же выезде.

И в этом аду нам приходилось работать. Вдруг посреди работы мы услышали отчаянный крик и вопль многочисленной толпы, укрывавшейся в больничной усадьбе. Оказалось, что кто-то пустил слух, будто готовится нападение на больницу; некоторые утверждали даже, что огромная толпа громил уже приближается к больнице. Хотя я мало верил в это, тем не менее счёл нужным сообщить об этом по телефону губернатору, и вскоре прибыл для охраны больницы отряд солдат во главе с офицером. Последний, впрочем, меня «утешил», заявив, что на следующее утро ожидается прибытие из соседних деревень большого количества крестьян. Погром, следовательно, примет большие размеры.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Брежневская партия. Советская держава в 1964-1985 годах
Брежневская партия. Советская держава в 1964-1985 годах

Данная книга известного историка Е. Ю. Спицына, посвященная 20-летней брежневской эпохе, стала долгожданным продолжением двух его прежних работ — «Осень патриарха» и «Хрущевская слякоть». Хорошо известно, что во всей историографии, да и в широком общественном сознании, закрепилось несколько названий этой эпохи, в том числе предельно лживый штамп «брежневский застой», рожденный архитекторами и прорабами горбачевской перестройки. Разоблачению этого и многих других штампов, баек и мифов, связанных как с фигурой самого Л. И. Брежнева, так и со многими явлениями и событиями того времени, и посвящена данная книга. Перед вами плод многолетних трудов автора, где на основе анализа огромного фактического материала, почерпнутого из самых разных архивов, многочисленных мемуаров и научной литературы, он представил свой строго научный взгляд на эту славную страницу нашей советской истории, которая у многих соотечественников до сих пор ассоциируется с лучшими годами их жизни.

Евгений Юрьевич Спицын

История / Образование и наука