В скорбные дни. Кишинёвский погром 1903 года

И теперь, более четверти века спустя, я со спокойною совестью могу повторить то, что я сказал Совету больницы на первом заседании после погрома: в ужасную минуту народного бедствия больница с честью выполнила свой долг.

Глава 5 Общая картина погрома

Из главы 3-й настоящего очерка явствует, что я был свидетелем лишь начала погрома. Затем, перед моими глазами прошли все жертвы погрома, как убитые, так и раненые. Теперь я позволю себе нарисовать общую картину происшедшего на основании виденного мною после погрома и сведений, полученных от пострадавших и очевидцев.

Через 3 дня после погрома я забрал свою семью от Н. А. Дорошевского и возвратился домой. Мой дом и жильцы его не пострадали; было лишь выбито несколько стёкол в окнах и дверях, выходящих на улицу. Когда мы открыли парадные двери, то нашли на полу между наружными и внутренними дверьми брошенную через разбитое стекло безграмотную записку, в которой «благодарный пациент» сообщал, что он отстоял мой дом.

В течение двух дней я объезжал город, Верхняя часть города почти не пострадала; пострадала исключительно нижняя часть, где живет малосостоятельный класс и беднота. Всюду деревья были обсыпаны пухом, как снегом. Во многих домах зияли отверстия от вырванных дверей и окон. На улицах валялись обломки мебели, посуда, разорванная постель, платье, страницы из разорванных еврейских книг, нередко больших фолиантов. По этим мелким обломкам и отрывкам можно было судить, с каким остервенением работали громилы. Я посетил разгромленные синагоги, где были разорваны и осквернены свитки Торы; посетил наиболее разгромленные многолюдные дома. Дом по Шмидтовской улице № 33 был совершенно разгромлен; все квартиры и обстановка разорены, все жильцы, не успевшие разбежаться, были избиты и изранены. В этом доме были убиты двое: Бенцион Галантер и юноша Беньямин Баранович. Отец этого мальчика поведал мне следующее. Когда громилы подступали к этому дому, семья Барановичей спряталась на чердаке, а шестнадцатилетний Беньямин нашел убежище в отхожем месте. Хулиганы его извлекли оттуда и стали избивать. Родители, находясь на чердаке, слышали вопль мальчика: «Папа! спасай меня, меня убивают». И нетрудно представить себе, что испытывали родные, которые продолжали скрываться на чердаке, притаив дыхание. Они знали, что, если выйдут из своего убежища, то мальчика не спасут, а сами погибнут.

Такую же картину разгрома представлял другой дом по той же Шмидтовской улице № 54. Все жильцы, застигнутые в этом доме, были избиты и изранены, а старик Шойл Кельман Волиович был смертельно ранен и умер через несколько дней. Но и те, которые, ища спасения, успели бежать, избивались и убивались на улице.

Однако описанное мною бледнеет пред тем, что происходило на Азиатской улице. На этой отдалённой густонаселённой и грязной улице, недаром называющейся Азиатской, жил из-за нужды беднейший класс населения. И на этом злосчастном месте погром почему-то принял особенно грозную форму. Сначала довольствовались разрушением жалких лачуг, уничтожением несчастного скарба и избиением обитателей этих лачуг. Убийств ещё не было. Но затем, разгромив кабак и подкрепившись вином, громилы бросились на многолюдный дом № 13200. Овший Берлацкий, его дочь Хайка и не живший в своем доме, но случайно оказавшийся там домовладелец Мойше Махлин спрятались на чердаке. Видя, что громилы добираются туда, они с громадными усилиями разобрали черепицу крыши и через образовавшееся отверстие взобрались на крышу, но громилы последовали за ними. И тут разыгралась ужасная сцена. Берлацкий, дочь его и Махлин бегали по крыше, а хищные звери в образе людей гнались за ними. Вскоре громилы их «поймали» и стали при хохоте стоявшей на земле толпы сбрасывать несчастных по одиночке с крыши. Хая уцелела, а Мойше и Овший были убиты.

Хаим Нисензон с женой спрятались в погребе, и быть может, они там и уцелели бы, но слыша отчаянные крики избиваемых и убиваемых, они выбрались из погреба и побежали через улицу по направлению к противоположному двору. Хаим успел добежать, когда заметил, что жена отстала от него и возвратился назад к ней. Громилы увидели и бросились на них. Убегая от преследователей, Хаим упал в лужу. Убийцы его настигли и стали избивать в то время, когда он метался в грязной луже. Полагая, что он уже мёртв, они оставили его и бросились опять громить квартиры. Вскоре Нисензон очнулся и стал проявлять признаки жизни – он стал охать и размахивать руками, как бы прося помощи. Это заметили евреи, жильцы противоположного дома и, рискуя собственною жизнью, бросились к нему, надеясь вытащить его из лужи и перенести его к себе. Это увидели убийцы. Евреи, желавшие его спасти, разбежались, и Нисензон был добит, на сей раз уже насмерть. Четвёртый был стекольщик Мордко Гриншпун. Он со своей семьёй спрятался в сарае. Туда проникли громилы и один молдованин сосед, которого все жильцы этого дома, в том числе и Гриншпун, хорошо знали, ударил Мордко ножом, затем громилы добили его дубинами на виду у жены и детей.