Большинство проявляло индифферентизм и оставалось дома под охраной выставленных в окнах икон. Некоторые любители «сильных ощущений» разгуливали по улицам нижней части города, наблюдая, как громили еврейские дома и убивали мирных сограждан. Эти люди напоминают мне древних римлян, которые стремились в цирк, чтобы насладиться зрелищем растерзания дикими зверьми христиан. Наконец, были и такие, к стыду их, даже интеллигенты, которые издевались над убиваемыми и поощряли громил. Из подобных интеллигентов своим активным подстрекательством отличился блестящий представитель местной аристократии нотариус Писаржевский. Последний, между прочим, вскоре после погрома, сидя на скамейке в городском саду, застрелился, и оправданием ему может служить то, что судебно-медицинское вскрытие обнаружило резкие ненормальности в его черепе206
.Но я должен констатировать, что наряду с только что описанными отрицательными фактами имели место и отрадные. Во многих христианских домах, не без риска для себя, укрывали евреев. Так, с признательностью мне указывали на семью покойного бывшего городского головы Шуманского. В окнах дома были выставлены иконы и за этими иконами укрывали евреев, а когда дом переполнился, стали прятать их в обширном саду и флигеле во дворе, а плачущих детей успокаивали и подкармливали. Указывали на протоиерея Лашкова (родственника ныне живущего протоиерея Лашкова), который вместе со своим сыном, известным публицистом, укрывали евреев. Эти благородные люди даже получили весьма трогательное благодарственное письмо от некоего Давида Патлажана. Подрядчик Крипс бежал с семьёй из дому и укрылся в «армянской ограде»207
, в той части её, где помещались казармы Минского полка. В этой обширной ограде его все знали, так как в качестве подрядчика он там постоянно работал. Жившее в казармах низшее начальство сначала его любезно приняло. Вскоре, однако, туда стали подъезжать подводы, нагруженные награбленными товарами, которые через забор перебрасывались во двор, и пребывание там Крипса нашли неудобным. Тогда он перебежал с семьёй в ту часть «ограды», где помещается армянская консистория и живёт армянский архиерей. Там уже укрывалась масса евреев, и Крипса тоже любезно приняли.И таких примеров было немало.
Были отдельные попытки увещевать и удерживать громил. Так, в разгаре разгрома дома № 13 по Азиатской улице мимо этого дома проходил священник. Он остановился и стал убеждать громил не осквернять преступлениями самого священного христианского праздника. Его обругали, пригрозили ему, и он должен был удалиться. Жена врачебного инспектора Перетятковича вышла с молитвенниками в руках из церкви и тоже старалась усовестить громил: «Вы считаете грехом разорить гнездо ласточки и выбросить её птенцов, а в такие святые дни вы разоряете дома мирных людей и избиваете их», – говорила она; но её слова остались гласом вопиющего в пустыне. В разгаре погрома, когда кровь лилась рекой, нашлись бессовестные агитаторы, которые распространяли слух, будто евреи напали на старый собор, выбили все окна и убили двух священников. И тогда только вмешался епископ Яков, опубликовав в единственной и притом крайне юдофобской местной газете «Бессарабец»208
, что всё это выдумки злонамеренных людей.Существовала ли до погрома вражда между христианами и евреями? Я категорически утверждаю, что никаких признаков такой вражды не было, как я об этом указывал в предисловии. Могу лишь добавить следующее. Я много лет жил в своём доме недалеко от окраин и в качестве врача часто ездил как к живущим там христианам, так и к евреям и часто бывал свидетелем таких умилительных сцен: на квартире тяжело больного еврея я заставал соседей христиан, которые поддерживали больного, когда я его исследовал, сопровождали меня при выходе и интересовались исходом болезни, прибавляя: «Дай Бог, чтобы он выздоровел, хороший человек». Каким же образом эти люди вдруг озверели? Какой психический или, вернее сказать, психопатический акт произошёл в душе этих тёмных людей? Этому я могу дать лишь такое объяснение. В каждом человеке по закону атавизма живёт зверь – первобытный дикарь. Под влиянием религии и культуры, хотя бы примитивной, наконец, из боязни наказания этот зверь укрощается и засыпает. Но после того, как в течение нескольких месяцев бессовестные агитаторы его будили, при повышенном праздничном настроении и под влиянием выпитого вина зверь проснулся.
Вначале он ещё не был так свиреп. И 6 и утром 7 апреля имели место лишь маловажные преступления: швыряли камни в окна еврейских домов, избивали прохожих, но тяжких ранений и убийств не было; не было также и вторжений в обитаемые жилища. Но безнаказанность этих преступлений вызвала в умах тёмных людей убеждение, что, избивая евреев, они делают патриотическое дело, что они этим угождают начальству, быть может, даже самому царю, так как им неоднократно толковали, что получен указ царя «На Пасхе бить жидов». И зверь окончательно рассвирепел.