Читаем В скорбные дни. Кишинёвский погром 1903 года полностью

A когда военная власть стала укрощать погромщиков и арестовывать их, они уразумели, что творят нечто преступное, – и тогда зверь присмирел и вновь притаился.

Глава 7

После погрома

Вскоре после погрома прибыл в Кишинёв и посетил еврейскую больницу командующий войсками граф Мусин-Пушкин. Он обошёл со мною все палаты, в которых находились раненые, интересовался вероятным исходом причинённых жертвам повреждений, и я видел на лице его явное возмущение. На двух скамейках вестибюля хирургического отделения уселись граф, его многочисленная свита, в том числе и генерал Бекман, и я. В густых красках я описал ему все виденные мною ужасы. Граф во всём обвинял губернатора фон Раабена, который сам не принял мер и не передал своевременно власть военному командованию…

В описываемый период еврейское население продолжало волноваться, и слухи, один фантастичнее другого, циркулировали в городе. Особенно беспокоил население предстоящий обычный весенний уход войск в лагерный сбор под Бендерами.

Через несколько дней после отъезда графа вечером пришли ко мне местные старожилы Гр. Коган и Ел. Рейдель и потребовали, чтобы я немедленно поехал в Одессу и упросил командующего войсками, чтобы он, ввиду крайне неспокойного положения в Кишинёве, не выводил оттуда войск. Я в тот же вечер выехал и утром был у графа. Он принял меня любезно и заявил, что немедленно по телеграфу снесется с военным министром и обратится с ходатайством о разрешении не выводить войска из Кишинёва. Это ходатайство телеграфно было удовлетворено.

12 апреля приехал в Кишинёв директор департамента полиции Лопухин «для дознания». Несколько представителей еврейского населения, в том числе и я, отправились к нему. Мы ему вручили докладную записку, в которой были описаны все ужасы погрома. Лопухин её быстро пробежал, видимо, не читая. Словесно мы ему заявили, что его полиция бездействовала, оставаясь равнодушной зрительницей погрома, и что она препятствовала самообороне, а в некоторых случаях даже поощряла громил. Лопухин не защищал полицию, не возражал, а упорно молчал, сохраняя олимпийское спокойствие и величие. И мы ушли в полном недоумении…

14-го числа Лопухин уехал. Таким образом, он пробыл в Кишинёве немного более суток и за это короткое время успел сделать подробное «дознание».

Вскоре после возвращения Лопухина в Петербург появилось как результат «дознания» следующее правительственное сообщение: «В Кишинёве местное еврейское население подверглось нападению толпы рабочих. Несмотря на усилия полиции и затем и прибывших ей на помощь войсковых частей… беспорядки приняли угрожающий характер». Это сообщение представляет наглую ложь: какую роль играла полиция во время погрома, мы уже сказали; что же касается войск, то, не получив приказа, они, дефилируя по городу, оставались безучастными зрителями погрома. И только когда власть была передана военному командованию, погром был немедленно прекращён.

Когда же по поводу Кишинёвского погрома раздался крик негодования и возмущения всего культурного мира, когда о погроме заговорила вся европейская пресса и последовал запрос в английском парламенте, компания Плеве – Лопухин сочла нужным для своего оправдания выпустить второе «Правительственное сообщение», которое гласило: «Произведенное расследование выяснило, что беспорядки возникли вследствие создавшихся обострённых отношений между христианами и евреями. Озлобленная толпа стала бросать камнями, потому, что хозяин карусели, еврей столкнул женщину с ребенком на руках с занятого ею места и ударил так, что она упала и выронила ребенка… Этот случай послужил ближайшей причиной беспорядков. На следующее утро толпа евреев, значительно превышающая количественно собравшуюся там же группу христиан, и вооруженная палками напала на последних». Это второе сообщение представляет собой от начала до конца бессовестную выдумку, сочинённую в Петербурге.

Естественно, что такие правительственные сообщения не могли внести в еврейское население успокоение. Евреи продолжали жить в постоянной тревоге, жизнь в городе совершенно замерла, разрушенные дома не реставрировались, еврейские лавки оставались закрытыми, торговля и промышленность прекратились.

При таких обстоятельствах местное еврейство решило отправить в Петербург делегацию в надежде найти там правду, по меньшей мере, гарантию, что погромы не будут повторяться. В делегацию были избраны – ныне покойные А. Ш. Гринберг, Л. Б. Гольденштейн и здравствующий поныне Е. С. Кенигшац. В Петербурге делегация раньше всего посетила [С.] Ю. Витте, который слыл юдофилом.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Брежневская партия. Советская держава в 1964-1985 годах
Брежневская партия. Советская держава в 1964-1985 годах

Данная книга известного историка Е. Ю. Спицына, посвященная 20-летней брежневской эпохе, стала долгожданным продолжением двух его прежних работ — «Осень патриарха» и «Хрущевская слякоть». Хорошо известно, что во всей историографии, да и в широком общественном сознании, закрепилось несколько названий этой эпохи, в том числе предельно лживый штамп «брежневский застой», рожденный архитекторами и прорабами горбачевской перестройки. Разоблачению этого и многих других штампов, баек и мифов, связанных как с фигурой самого Л. И. Брежнева, так и со многими явлениями и событиями того времени, и посвящена данная книга. Перед вами плод многолетних трудов автора, где на основе анализа огромного фактического материала, почерпнутого из самых разных архивов, многочисленных мемуаров и научной литературы, он представил свой строго научный взгляд на эту славную страницу нашей советской истории, которая у многих соотечественников до сих пор ассоциируется с лучшими годами их жизни.

Евгений Юрьевич Спицын

История / Образование и наука