Читаем В скорбные дни. Кишинёвский погром 1903 года полностью

Интересно, что около дома № 13 стоял на своём посту городовой, и невдалеке стояли солдаты. Несмотря на отчаянные мольбы о защите, они оставались безучастными зрителями происходившего на их глазах ужаса, отговариваясь тем, что не получили никакого «приказа».

Я заглянул в дом № 7 по Подольской улице. Дом и вся обстановка были разгромлены. На улице рядом с обломками мебели, оконных рам, посуды и проч. лежала разбитая железная касса. Владелец дома и этой кассы Руди уверял меня, что громилы около часа работали над кассой ломом и молотками на виду у соседей христиан, проходившей публики и даже полиции, и никто не мешал этой работе.

Сильно пострадали две окраины города: местность около городской бойни и так называемая Скулянская рогатка. В районе около бойни преобладало христианское население. Между ним и евреями до погрома были добрососедские, можно сказать, даже дружественные отношения.

До полудня 7 апреля там было спокойно, хотя евреи, получая постоянно от прибегавших из города сведения о происходящих там ужасах, конечно, волновались. После полудня из города пришёл городовой на пост около бойни и поговорил с молдаванами. Ограничился ли он лишь «информацией» о том, что происходит в городе, намекнул ли он, что им не следует отставать от города, пришли ли они сами к такому заключению, неизвестно. Но факт тот, что вслед за приходом городового собралась кучка хулиганов, и начался погром. Большая часть христиан вначале не участвовала в погроме, и многие даже укрывали в своих домах евреев, бросивших на произвол свои жилища. Но громилы стали подступать к этим домам и под угрозой заставляли выгонять на улицу укрывавшихся, где их избивали. В одном христианском доме женщины укрыли нескольких детей. Пришел домохозяин, обругал женщин и выбросил на улицу плачущих детей. Дурной пример нашел подражателей, число погромщиков увеличилось, и не один десяток раненых был доставлен в больницу из этой далёкой и до того мирной окраины. Особенно пострадал некий Меер Вайсман. Он до погрома был слеп на один глаз – ему выбили второй глаз.

На другой окраине – Скулянской рогатке, весь день 7 апреля прошёл довольно «благополучно»: подонки тамошнего населения ушли на «работу» в город, рассчитывая там иметь лучшую наживу, чем у своих соседей, и лишь по дороге избивали попадавшихся прохожих. Еврейское население, получая сведения о творившихся в городе ужасах, укрывалось частью у своих соседей – христиан, частью на находящемся в конце этой окраины еврейском кладбище, а большинство оставалось дома. На ночь хулиганы возвратились домой, и всю ночь с 7 на 8 апреля мы в больнице отчётливо слышали отчаянные крики, идущие с этой рогатки, – там шёл жестокий повальный погром. И немало раненых и убитых было доставлено в больницу ранним утром 8 апреля, когда в городе погром был уже прекращён. В доме Дувида Коваля разыгралась такая же трагедия, как в доме № 13 по Азиатской улице. В доме Коваля жил сам хозяин дома с женой и дочерью, приехавший в гости жених дочери, только что возвратившийся с военной службы, и ещё несколько евреев. Окна и двери дома были заперты, и жильцы на всякий случай вооружились чем попало. Видя, однако, что в дом ломится большая толпа, они проломали стену, отделявшую их дом от дома соседа Штирбу, надеясь там укрыться. Но Штирбу стал с заряженным ружьем и заявил, что застрелит каждого, кто переступит порог его двора. В эго время громилы уже успели ворваться в дом, и несчастные очутились меж двух огней. Попытки защищаться ожесточили погромщиков, и Дувид, жена его, дочь, её жених и ещё 3 еврея были убиты – всего 7 человек.201

Каждый, незнакомый с условиями, в которых протекал погром, невольно должен был задать себе вопрос: почему евреи, составлявшие в некоторых районах города большинство населения, не оказывали противодействия громилам и не сорганизовали самообороны. Приезжавшие в наш город после погрома для информации иногородние и иностранные посетители посылали упрёк по адресу евреев и даже обвиняли их в трусости.

В действительности, однако, евреи делали неоднократные попытки к самозащите, но все эти попытки немедленно подавлялись полицией и войсками. И таких примеров мы можем привести много. Так, по свидетельству жившего в районе винной площади202 подрядчика Крипса и многих других, на этой площади собралось большое число еврейских мясников, вооружённых орудиями своей профессии – большими ножами и топорами, с целью не только воспрепятствовать разгрому своих жилищ, но также выбить громил из ближайших районов, и, несомненно, они сумели бы разогнать трусливых мародёров. Но явилась полиция и под предлогом недопустимости сборищ стала разгонять мясников. Когда же те не подчинились, прибыл отряд солдат. Действуя сначала прикладами, а затем, угрожая штыками, солдаты очистили площадь от евреев.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Брежневская партия. Советская держава в 1964-1985 годах
Брежневская партия. Советская держава в 1964-1985 годах

Данная книга известного историка Е. Ю. Спицына, посвященная 20-летней брежневской эпохе, стала долгожданным продолжением двух его прежних работ — «Осень патриарха» и «Хрущевская слякоть». Хорошо известно, что во всей историографии, да и в широком общественном сознании, закрепилось несколько названий этой эпохи, в том числе предельно лживый штамп «брежневский застой», рожденный архитекторами и прорабами горбачевской перестройки. Разоблачению этого и многих других штампов, баек и мифов, связанных как с фигурой самого Л. И. Брежнева, так и со многими явлениями и событиями того времени, и посвящена данная книга. Перед вами плод многолетних трудов автора, где на основе анализа огромного фактического материала, почерпнутого из самых разных архивов, многочисленных мемуаров и научной литературы, он представил свой строго научный взгляд на эту славную страницу нашей советской истории, которая у многих соотечественников до сих пор ассоциируется с лучшими годами их жизни.

Евгений Юрьевич Спицын

История / Образование и наука