В скорбные дни. Кишинёвский погром 1903 года

Так как нормальная жизнь в городе замерла, поставщики не доставили в больницу продуктов. К счастью, однако, у нас после окончившейся еврейской Пасхи были достаточные запасы, и мы имели возможность накормить не только больных и служебный персонал, но также и легко раненных, которые после оказания им медицинской помощи не уходили домой, и даже здоровых, приютившихся в больнице. В незадолго до того открытом хирургическом павильоне был полный комплект инструментов и значительный запас перевязочного материала, но к вечеру я, к ужасу, увидел, что этот запас истощается. Я телефонировал об этом губернатору и через короткое время прибыл околоточный надзиратель и вручил мне… фунт ваты, что похоже было на насмешку. Я вновь вызвал к телефону губернатора и ознакомил его с положением в больнице. На сей раз околоточный с городовыми прибыли в больницу и вместе с укрывавшимся в больнице приказчиком нашего постоянного поставщика отправились в его магазин. Тогда лишь под прикрытием полицейских доставили в больницу большое количество перевязочного материала. A раненые и убитые прибывали всё в большем числе. Убитые укладывались рядом, на полу деревянного барака; по еврейскому обычаю около покойников были поставлены зажжённые свечи, и двое старцев богадельников дежурили поочерёдно около них, читая молитвы.

Всю ночь врачебный персонал и прислуга оставались на ногах и лишь к утру успели оказать первую помощь всем раненым.

В течение ночи мы слышали отчаянные крики со стороны Скулянской рогатки, а прибежавшие оттуда люди сообщили нам, что там идёт повальный погром.

Настало утро 8 апреля. Мы узнали, что из Петербурга получился приказ о передаче власти военному командованию в лице начальника гарнизона генерала Бекмана, и в короткое время погром был ликвидирован без единого выстрела. Генерала Бекмана я знал лично. Он держал себя так скромно, что неоднократно приезжал ко мне на кабриолете в качестве пациента; это был в высшей степени корректный человек, чуждый антисемитизма. Для характеристики этой светлой личности достаточно указать на следующий факт: Бекман, очень богатый человек, после большевистского переворота бежал с семьей в Финляндию и скоро оказался без средств. Но финляндский сейм, памятуя его гуманную деятельность в бытность его финляндским генерал-губернатором, назначил ему солидную пожизненную пенсию. И я считаю большим счастьем, что именно в его энергичные и честные руки выпала миссия усмирения озверевшей толпы громил.

С прекращением погрома в городе наступило сравнительное спокойствие. Но не то было в больнице. Полиция подбирала всех убитых, валявшихся на улицах, в дворах и разгромленных домах и доставляла их в больницу, а обитатели этих домов, особенно на окраинах, разбежавшиеся по всему городу и возвратившиеся после прекращения погрома в свои жилища, находили там тяжело раненных, которые в разгаре погрома не могли быть доставлены в больницу, и направляли туда же. И весь медицинский персонал и прислуга больницы продолжали без перерыва работу весь день и всю ночь с 8 на 9 апреля. Многие в изнеможении падали с ног и засыпали где попало.

Стали являться родные раненых и убитых, и в хирургическом павильоне, а особенно в бараках, где лежали убитые, разыгрывались сцены, не поддающиеся описанию. Лица убитых были до такой степени обезображены, что ближайшие родные – жёны, дети покойников не сразу их узнавали: разбитые черепа, из которых вываливались мозги, размозжённые лица с вывороченною нижнею челюстью, залитые кровью и облепленные пухом не напоминали прежние дорогие им черты. Они часто узнавали покойников лишь по платью. И тут происходило нечто ужасное: с нечеловеческим криком и воплем тормошили они покойников, многие падали и рядом с покойником бились в конвульсиях.

9 апреля в больницу прибыли власти в лице прокурора, следователей, полиции, жандармского полковника и врачебного инспектора. Они быстро осмотрели раненых и довольно подробно убитых. Уже один вид лежавших на полу тридцати семи изувеченных трупов и горящие около них свечи, видимо, произвели потрясающее впечатление на представителей власти, а подробный осмотр заставлял многих из них отворачиваться с печатью ужаса на лице. Что касается меня, то хотя я уже тогда был немолодым врачом, видевшим всякие виды, я все же не мог сдержаться и истерически разрыдался. Был составлен подробный протокол, и я получил письменное разрешение на погребение убитых.

Было добыто несколько больших платформ, на них рядышком были уложены убитые, и необычайная и ужасная похоронная процессия потянулась из больницы к еврейскому кладбищу: впереди двигались платформы с убитыми, за ними плелись ближайшие родственники, большею частью женщины и дети, оглашая воздух нечеловеческими криками и воплем: многие в изнеможении падали на землю. Их поднимали, приводили в чувство, и они плелись дальше.

И в больнице настало сравнительное спокойствие.