В скорбные дни. Кишинёвский погром 1903 года

Хитроумный Витте, учитывая общее настроение, дал уклончивый ответ: он, министр финансов, не имеет-де никакого касательства к Министерству внутренних дел. Лишь через несколько дней после приезда наша делегация была допущена к Плеве. Подозрительный и трусливый министр, очевидно, поручил сначала собрать сведения о благонадёжности делегатов. На всякий случай в приёмной тщательно почистили щёткой платье делегатов, причём старательно терли места, где находились карманы. Это был слабо замаскированный обыск. И лишь после этой процедуры делегаты предстали пред грозные очи всесильного министра. Когда Кенигшац делал доклад, а стоявший рядом с ним взволнованный и страдающий сердцем Гольденштейн положил руку под застёгнутый фрак на область сердца, Плеве взволновался и сделал движение в кресле. Гольденштейн понял причину волнения министра и опустил руку. Плеве повторил ту самую ложь, которая имела место в правительственных сообщениях, а именно: что погром был стихийной вспышкой эксплуатируемого христианского населения и что правительство непричастно к погрому, и при этом прибавил, что, если евреи желают жить спокойно в России, то пусть не занимаются революцией, в противном случае жизнь их в России станет невыносимой. «Таких евреев, как он, – сказал Плеве, указывая на ортодоксального Гринберга, – царь любит»… Этим окончилась миссия наших делегатов, и они возвратились домой ни с чем.

Через некоторое время поехал туда же, в Петербург, доктор Бернштейн-Коган. Он обратился к двум хотя и неофициальным, но пользовавшимся большим влиянием лицам – к князю Мещерскому, издателю журнала «Гражданин», и протоиерею Иоанну Кронштадтскому. Мещерский, аристократ по происхождению (внук Карамзина), ровесник рано умершего старшего сына Александра II и наследника престола Николая, был назначен товарищем по занятиям и играм к наследнику. Когда второй сын Александра II, тоже Александр, унаследовал от брата право на престол и его невесту Дагмару, впоследствии императрицу Марию Феодоровну, то он из уважения к памяти покойного брата приблизил к себе Мещерского, и эта близость не нарушалась как в бытность Александра наследником, так и впоследствии, когда он вступил на престол. Мещерский крайне злоупотреблял этой близостью: он постоянно выпрашивал различные подачки то в виде пособия журналу (60.000 руб. в год) то лично для себя; но, помимо этого, брал мзду от различных лиц, прибегавших к нему за поддержкой их ходатайств.

Что касается Николая II, то этот безвольный, вечно колеблющийся человек то отталкивал Мещерского и лишал всяких пособий, то опять приближал его и возвращал пособия. К описываемому моменту милость царя была так велика, что он говорил Мещерскому «ты» (величайшая честь). Естественно, что, зная настроение царя и особенно лютого антисемита великого князя Сергея Александровича, Мещерский счел для себя неудобным и, что ещё важнее, невыгодным выступить лично или в своем влиятельном журнале защитником евреев.

Что касается Иоанна Кронштадтского, фанатика, дорожившего своею громадной популярностью среди правых и суеверных поклонников, то он тоже считал неудобным заступиться за евреев. Мало того – после визита Пронина, описавшего по-своему самый погром и причины, вызвавшие его, Иоанн Кронштадтский счёл нужным выпустить «обращение» против евреев.

И миссия доктора Бернштейн-Когана тоже окончилась полной неудачей.

A евреи продолжали волноваться. Хотя Бессарабия была объявлена на положении «усиленной охраны» и, несмотря на то, что после увольнения по телеграфу губернатора фон Раабена временно исполнявший его обязанности вице-губернатор Устругов для поддержания порядка разъезжал по городу в экипаже, запряжённом тройкою почтовых лошадей в сопровождении двух жандармов, всё же евреи, хорошо зная отношение к ним антисемита Устругова, мало надеялись на его защиту.

И евреи с нетерпением ждали приезда нового губернатора.

Глава 8 Виновники погрома

Мы уже указывали, что погром подготовлялся систематически ещё задолго до Пасхи многими агитаторами, местными и пришлыми, как потом оказалось, вдохновляемыми и руководимыми начальником охранного отделения Левендалем. Последний же, в свою очередь, несомненно, действовал по приказанию центральной власти. Но, помимо этих наемных агитаторов, действовали двое добровольцев Крушеван и Пронин, которые не только подготовляли погром, но продолжали травить евреев и после обрушившегося на них бедствия и даже делали неоднократные попытки к повторению погрома. На фоне событий того времени фигуры того и другого представляются настолько яркими, что я считаю необходимым дать место в своём очерке характеристике этих двух «героев».