Читаем В скорбные дни. Кишинёвский погром 1903 года полностью

Не подлежит сомнению, что, если бы после кишинёвского погрома от лица верховной государственной власти последовало резкое и категорическое осуждение еврейских погромов и антисемитской пропаганды, то погромов больше не происходило бы. Доказательством тому служит следующий факт: после убийства Столыпина в Киеве еврейское население этого города было охвачено паникой из страха пред возможностью погрома, и многие жители бежали из Киева. Но уезжая из Киева на третий день после катастрофы, царь на вокзале потребовал от генерал-губернатора Трепова, чтобы антиеврейские беспорядки не были допущены (A. А. Волков. Около царской семьи. Париж 1928, стр. 49), и никаких эксцессов действительно не было. Этот случай наглядно показывает, что погромы не могут происходить против воли властей.

Глава 11

Отношения между христианским и еврейским населением после погрома. Отношение прессы к погрому

Можно было ожидать, что после обрушившегося на еврейское население несчастья между христианским и еврейским населениями установятся доброжелательные отношения, что христианское общество проявит к евреям сочувствие и соболезнование. Но случилось нечто совершенно неожиданное. С одной стороны, общее бедствие, общая кровная обида сблизили и объединили всё местное еврейство; во многих евреях, ассимилированных, порою забывших, что они евреи, пробудилось национальное чувство, – они почувствовали себя евреями. Они воспылали гневом против царского правительства, виновника погрома, и эмиграция в Америку, в Палестину, в Западную Европу приняла колоссальные размеры. С другой стороны, произошел громадный сдвиг и в психологии христианского населения, при чем выявилось два течения: прогрессивные элементы проявляли сочувствие к евреям и возмущение по адресу виновников погрома. Лучшим подтверждением этому служит тот факт, что наиболее передовое сословие, адвокатское, делегировало в Кишинёв выдающихся своих представителей, присяжных поверенных, – Соколова, Карабчевского, Зарудного, Переверзева, Куша и др., для участия в погромном процессе с целью выяснить пред всем миром истинную, не извращённую правительственными сообщениями картину погрома и его виновников. И эти люди бескорыстно потратили для этого массу энергии и времени. Но рядом с этим «патриоты своего отечества», почти исключительно чиновники, воспылали гневом против евреев. Скрытый в них унаследованный антисемитизм ярко всплыл наружу. Этот антагонизм между христианами и евреями стал обнаруживаться даже среди молодежи в школах, где на этой почве нередко происходили крупные недоразумения, которые раньше никогда не имели места. Но особенно резко вражда к евреям выявилась в общественных собраниях, Так, евреи, постоянные посетители клуба «Благородное Собрание», раньше бывшие в приятельских отношениях с членами-христианами, сочли нужным прекратить посещение клуба, где уклонялись от подачи им руки и вообще отворачивались от них, как от зачумленных. Даже в «Университетском кружке», членами которого были люди исключительно с высшим образованием, создалась крайне тяжёлая атмосфера. Нам, евреям, приходилось постоянно вести споры о причинах погрома, о виновниках его, о лживости правительственных сообщений, с такими людьми, которые всегда казались весьма корректными и чуждыми антисемитизма. В конце концов как христиане, так и евреи перестали посещать наш клуб, и это симпатичное и культурное учреждение, в котором читались лекции разными специалистами и по всем отраслям знания, должно было закрыться. Смешно сказать, но это факт: христиане, за редкими исключениями, перестали обращаться к еврейским врачам даже в тех случаях, когда евреи были их постоянными врачами.

Чем объяснить такое странное и на первый взгляд непонятное явление?

Общий крик негодования и возмущение всего культурного мира по поводу Кишинёвского погрома задели «национализм» царских слуг, и они стали вымещать свой гнев и чувство оскорбления на невольных виновниках причиненной им обиды – на евреях. Это же настроение подогревалось ещё и следующим обстоятельством.

Европейская печать, особенно лондонская, прислала в Кишинёв своих делегатов, которые интервьюировали представителей местного еврейского общества, и, получив точные информации [так в оригинале. – Ред.], увезли их домой. И вся иностранная печать выражала свой протест и резкое возмущение по адресу русского правительства. Дошло до того, что, когда вскоре после погрома русский царь собирался в Рим, чтобы отдать ответный визит королю, вся итальянская печать запротестовала, и многие газеты прямо заявили, что эта поездка может вызвать неприятные царю эксцессы. Римская полиция довела до сведения правительства, что она слагает с себя всякую ответственность за последствия, и, таким образом, предполагаемая поездка царя не состоялась.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Брежневская партия. Советская держава в 1964-1985 годах
Брежневская партия. Советская держава в 1964-1985 годах

Данная книга известного историка Е. Ю. Спицына, посвященная 20-летней брежневской эпохе, стала долгожданным продолжением двух его прежних работ — «Осень патриарха» и «Хрущевская слякоть». Хорошо известно, что во всей историографии, да и в широком общественном сознании, закрепилось несколько названий этой эпохи, в том числе предельно лживый штамп «брежневский застой», рожденный архитекторами и прорабами горбачевской перестройки. Разоблачению этого и многих других штампов, баек и мифов, связанных как с фигурой самого Л. И. Брежнева, так и со многими явлениями и событиями того времени, и посвящена данная книга. Перед вами плод многолетних трудов автора, где на основе анализа огромного фактического материала, почерпнутого из самых разных архивов, многочисленных мемуаров и научной литературы, он представил свой строго научный взгляд на эту славную страницу нашей советской истории, которая у многих соотечественников до сих пор ассоциируется с лучшими годами их жизни.

Евгений Юрьевич Спицын

История / Образование и наука