В стране полумесяца (пер. Доброва)

Мы подъзжаемъ къ берегу и нанимаемъ экипажъ. «Въ Эйюбъ,» говорю я. Эйюбъ — такъ оно называется и по-турецки. Но кучеръ не понимаетъ моего произношенія. Я повторяю, стараясь произнести особенно ясно, но ничего не помогаетъ. «Дай, я скажу!» говоритъ моя спутница, и тоже говоритъ — «Эйюбъ». Мн стало совстно, она сдлала изъ него совершенно другое слово, которое по сил не могло сравниться съ моимъ. И кучеръ ее понимаетъ, теперь онъ самъ спрашиваетъ: «Эйюбъ». И моя спутница киваетъ головою въ знакъ того, что это врно. Я вполн увренъ, что мы попадемъ не въ настоящій Эйюбъ, но я долженъ смириться и уступить. Моя спутница и кучеръ болтаютъ между собою по-турецки, киваютъ другъ другу головами и о чемъ-то сговариваются. Наконецъ, мы садимся въ экипажъ и демъ. Мы попадаемъ въ настоящій Эйюбъ. Положимъ, я не видлъ всего свта, но могу съ увренностью сказать, что существуетъ коего только одинъ Эйюбъ. Это — священное мсто. Кучеръ, должно быть, не разъ возилъ сюда туристовъ, онъ знаетъ уже, что можетъ ихъ заинтересоватъ и потому подвозитъ насъ къ главному входу, откуда намъ легко проникнуть въ мечеть Магомета II. Но мы проходимъ мимо мечети. Большія мечети выглядятъ лучше на картинахъ. Он не высоки, а только длинны. Софійская мечеть по длин равняется маленькому городу и вмщаетъ въ себ второй по величин приходъ въ мір. Только она очень плоска. Въ мечети Магомета II хранится сабля Османа, представляющая большую цнность; каждый султанъ долженъ ее надть при вступленіи на престолъ. Такъ, значитъ, мы проходимъ мимо мечети, чтобъ попасть въ Эйюбъ. Эйюбъ — цлый городъ гробницъ. Царство кипарисовъ, платановъ, цвтовъ. Во многихъ мстахъ мечети, везд храмы смерти, мавзолеи, каменныя колонны. И всюду царятъ миръ и тишина. Кипарисы стоять прямо и неподвижно, застывшіе, какъ башни; когда поднимается втерокъ, въ пальмовыхъ рощахъ тихо шелестятъ листья. А то все спокойно. Мы тоже невольно начинаемъ ступать осторожне, по мр того, какъ удаляемся отъ города и улицъ. И мы говоримъ тихо въ стран смерти. Намъ жутко; мы неврующіе, и, быть можетъ, слишкомъ углубились въ Эйюбъ, въ его священныя рощи. Однако настойчиво пробираемся все глубже и глубже; со всхъ сторонъ насъ окружаютъ безмолвныя могилы. Мы присаживаемся на одну изъ нихъ. И живого человка тянетъ на кладбище, чтобъ отдохнуть. Это какъ бы островъ въ бушующемъ мор. Но въ то же время нтъ другого мста, гд бы жизнь такъ боролась и побждала, какъ здсь: здсь высочайшія деревья и самые жирные земляные черви. У насъ, на родин, на кладбищ была могила, которая цвла безъ всякаго ухода, она давала ягоды — и мы, дти, отлично знали, какъ отыскать ее! Каждая ягода была какъ бы глоткомъ вина…