В стране слепых

– Я мог бы еще добавить, что та Вторая мировая, которую вы имели в виду, на самом деле представляла собой две разные войны, европейскую и тихоокеанскую, в составе участников которых были совпадения. Но даже если не вдаваться в такие подробности, мы все равно вправе спросить: а не началась ли мировая война в Маньчжурии в сентябре 1931 года? А может, на Гавайях в декабре 1941-го? Заметьте, обе эти даты столь же правильны, что и ваша, так сказать, евроцентричная.

Джереми хотел ответить, но заколебался.

– Ну хорошо, профессор, – помолчав, начал он, – я понял, к чему вы клоните. Все эти войны начались в разное время и в разных местах. К примеру, вы вполне можете утверждать, что война, которую в полном смысле слова можно назвать мировой, началась лишь с японских атак, вовлекших в конфликт американцев и англичан. Но тем не менее такой подход ни в коей мере не лишает смысла само понятие исторического факта. Мы просто должны определять факты более тщательно.

Вейл пожал плечами.

– Значение факта зависит не столько от точности, сколько от его места среди других фактов. Сама мысль о том, сколько на самом деле было войн, гораздо важнее, чем выбор из двух ответов. Ведь в каком-то смысле правилен и тот, и другой. Более того, чем точнее определен факт, тем дальше от истины он может оказаться. Допустим, я утверждаю, что на 1 апреля 1999 года численность населения Денвера составляла… ну, скажем, 657 232 человека. Факт сформулирован совершенно точно. Однако если я скажу, что к началу 1999 года в Денвере проживало от 650 до 660 тысяч человек, это будет ближе к истине, хотя и не совсем точно. Дело в том, что второе утверждение допускает некоторую динамику, а истина всегда динамична и вдобавок относительна. Кто был, а кто не был жителем Денвера в некий определенный момент времени? Любой точный ответ будет абстракцией, причем статичной. Люди непрерывно приезжают и уезжают. Как быть с бродягами, ночующими на вокзале? А туристы в отелях? А студенты или временно занятые служащие? У некоторых вообще два дома – один в Денвере, а другой где-нибудь еще. Выходит, если учесть динамику, то вопрос о численности вообще не будет иметь сколько-нибудь точного ответа…

– Исторический принцип неопределенности, – вставила Луэллин.

– Как? – обернулся Вейн. – О чем это вы?

– Согласно Гейзенбергу, точное определение скорости частицы делает полностью неопределенными ее координаты, и наоборот. Если вы на самом деле так хорошо знаете труды Лукача, то должны помнить, что он как раз и пытался применить принцип неопределенности Гейзенберга к историческим исследованиям.

– Ах да, разумеется. – Профессор небрежно махнул рукой. – Только ведь, знаете ли, Гейзенберг был далеко не единственным. В те годы подобный взгляд на мир можно было найти где угодно. Например, в сочинениях Пастернака и Ортеги. Или, допустим, у Гвардини или Хантша… А что такое импрессионизм, если не квантовая теория применительно к живописи? А может, верно и обратное? И не забудьте еще одну фразу Лукача: «Исторический подход к естественным наукам всегда возможен, но естественнонаучный подход к истории – никогда».

Луэллин удивленно подняла брови.

– Насколько я понимаю, именно последнюю проблему мы и призваны разрешить.

– Милая моя, – улыбнулся Вейн, погладив ее руку, – механистический подход к истории давно исчерпал себя. Бокль ошибался. Наша задача сводится к тому, чтобы отыскать червоточину во всех этих фантастических бреднях насчет власти над историей. Тем не менее… – Он пожал плечами и пристроил пустой бокал на поднос проходившего мимо официанта. – Тем не менее наша совместная работа может привести к ряду серьезных публикаций. – Вейн взглянул на часы и беспомощно развел руками. – Мне было крайне интересно побеседовать с вами, мистер Коллингвуд, однако длительный перелет уже дает о себе знать. Так что, если вы не возражаете, я вернусь в отель.

Джереми мрачно проводил его глазами.

– Побеседовать… – фыркнул он. – Сказал бы лучше, речь толкнуть!

– Не будь к нему слишком строг. Херкимер отличный парень, просто он обожает читать лекции даже своим коллегам.

– Неужели он говорил серьезно? То есть насчет фактов и вымысла? – Джереми допил коктейль и вертел пустой бокал в руках, не зная, куда его деть.

– Разумеется! Я понимаю, конечно, что все это довольно непонятно человеку со стороны…

– А у нас на работе «человек со стороны» – это тот, кто не разбирается в бухгалтерии, – улыбнулся Джереми.

– Само собой. С точки зрения любой замкнутой группы человечество делится на две части. «Мы» и «они». Эллины и варвары, евреи и гои, «профессионалы» и «люди со стороны»… Короче, я хочу сказать, что Херкимер совершенно прав насчет принципа Гейзенберга. Все сводится к тому, что нельзя наблюдать историю, не воздействуя на нее самим актом наблюдения. Мы как бы «придумываем» историю, сопоставляя отдельные факты и устанавливая между ними связь.