В тени шелковицы

— Я хотел бы, чтобы ты поняла, что я не желаю тебе зла. Тебе двадцать лет, и ты сейчас думаешь, что нет ничего превыше твоей молодости. Но настанут будни, жизнь состоит из будних дней, и среди своих тебе будет легче выдержать, подняться над ними.

Она ничего не отвечала, но в ее молчании уже был страх понимания отцовской муки. Его длинный монолог оживил в ней полузабытые воспоминания детства. Пылкая откровенность, столь необычная у ее сурового и резкого в обращении отца, сблизила отца и дочь, но в то же время отдалила Ирму от того, к кому еще недавно были обращены все ее помыслы.

Рождество прошло мирно, и она все больше смирялась с мыслью о неизбежности разрыва с другом.

Под Новый год утром у них появился Беньямин. Он пришел как будто к отцу, но Ирма сразу поняла, что это лишь предлог; была уверена, что отец виделся с ним совсем недавно и договорился о визите.

До знакомства с Йожо Ирма и Беньямина дарила улыбкой, иной раз и танцевала с ним на вечеринке, но она никогда не думала, что ее симпатия может оказаться прелюдией к более глубокой склонности, от которой недалеко и до свадьбы. Она поступала так просто из озорства да еще от недостатка других развлечений. Ее забавляла растерянность нерешительного старого холостяка, его неловкие и пылкие усилия сохранить ее дружбу. Свой успех она приписывала собственной привлекательности, а не его ослепленному восхищению, и ей доставляло удовольствие сознавать, что она владеет помыслами солидного мужчины, с мнением которого считаются и сограждане весьма почтенного возраста. Она дарила его знаками внимания еще и для того, чтобы подразнить своих подружек и их мамаш. Ведь Беньямин был таким человеком, с которым желательны более тесные отношения, чем просто соседские. Преуспевающий делец, владелец самого красивого дома и виноградника, обладавший способностью обращать в деньги то, что у других вызывало лишь недоумение. Хотя Беньямину было за сорок, ему никто не дал бы столько, и если бы не физический недостаток (он слегка приволакивал левую ногу, которая плохо сгибалась в колене), он и по внешним статьям обошел бы самых шикарных парней в округе.

Но в отношениях с женщинами он был куда нерешительней, чем в торговых сделках и прочей работе. Его робость с годами даже возрастала, что, однако, не мешало многим женщинам и девицам заигрывать с ним. Успех Ирмы у Беньямина, явно оказываемые знаки расположения раздражали его поклонниц, вызывали зависть. Когда Ирма начала гулять с Йозефом, не менее трех дам тут же доложили об этом Беньямину — в расчете, что он почтит одну из них хотя бы кратковременным вниманием. Но Беньямину не было на роду написано дарить счастье нетерпеливым женщинам. Он принимал их слишком всерьез, в чем и заключалась трагедия. Его мечта о женщине была прочно соединена с мыслью об узах брака, и он не мог себе представить исполнение мечты без хомута на своей шее. Вместо того чтобы закрыть поплотнее двери, отпустить пару шуточек, налить вина в рюмочки и снять покрывало с софы, он только растерянно поблагодарил каждую доносчицу и уныло проводил до ворот.

Отец возился за домом возле курятника. Она пошла его позвать и мысленно давала себе зарок, что с Беньямином будет держаться холодно, сдержанно и не даст ему ни малейшего повода для надежды.

Когда она объявила отцу, кто к ним пожаловал, тот сделал удивленное лицо. Но Ирма сразу распознала притворство, предчувствие не обмануло ее.

Отец принес бутылку жженки, мужчины сели за стол.

Ирма варила обед и одновременно готовила новогоднее угощение. Краем уха слушала разговор, шедший за столом.

Вскоре отец осмелел и обратился к дочери:

— Присядь-ка с нами на минутку, а то нам скучно.

— У меня еще много дел, — отвечала она.

— Успеется…

Она сдвинула кастрюлю с супом на край плиты, вытерла тряпкой руки и присела рядом с отцом на край лавки.

Отец наполнил рюмки.

— Выпей и ты с нами, — подтолкнул он Ирму и подвинул к ней рюмку. Затем мужчины подняли свои рюмки и осушили залпом.

Ирма пригубила свою и отставила в сторону.

— Ну как, Беньямин, много у тебя еще вина? — спросил отец гостя.

— Да как обычно в такое время, — отвечал тот. — Перед праздниками кое-что разошлось. Покупатели были и местные, и из города. Каждый взял по бутыли, ну и убыло.

— Ну, если убыло в подвале, значит прибыло в кармане…

— Это точно, прибыло, — согласился Беньямин, поерзал на лавке, поглядел на Ирму и спросил; — Ну, а ты как поживаешь?

— Хорошо, — отвечала она. — Хорошо поживаю.

Отец наполнил рюмки.

— И ты выпей, — велел он дочери, — выдохнется, жалко добро.

Ирма отпила полрюмки и больше не могла.

— А как вы встречаете Новый год? — спросил Беньямин, глядя при этом не на дочь, а на старика.

— Дома, — поторопился тот с ответом. — Включим радио, и ладно будет.

— Вот и у меня в точности такой же Новый год, — сказал Беньямин.

С минуту все молчали, потом отец предложил:

— Может, ты к нам придешь? Вместе будет веселой. Правда, Ирма?

— По мне, — пробормотала она, — как хотите…

— Спасибо, — оживился Беньямин, — я с удовольствием, обязательно приду.