В тени шелковицы

— Ах ты, потаскушка, убирайся отсюда! — заорал Беньямин, весь дрожа от волнения. А она уже бежала по двору к воротам и дальше в поля.

Ирма и не заметила, как возле нее оказался старый Коломан. Только услышав его голос, поняла, что он обращается к ней.

— И ты пришла? — Старик улыбался, жмуря красные усталые глаза. Время от времени он вынимал из кармана большой белый носовой платок и заботливо вытирал слезящиеся уголки глаз. — Я тебя сперва и не признал. Только когда ты поближе подошла. Ты очень похожа на свою мать.

Ирма улыбнулась, и старик продолжал.

— Только вот волосы у нее были темнее, куда темнее. Ты волосом в отца пошла, — добавил он и внимательно в нее вгляделся. — На табак уже не ходишь?

— Нет, я в саду работаю. Да в огороде. И с тем едва справляюсь.

— Каторжная работа, надо бы тебе найти иное дело. Ты еще молодая, не надо тебе себя губить, — сказал он и опять извлек платок.

— Почему вы не носите очки? Может, вам бы помогли темные стекла, — сказала она участливо.

— Какие там очки. — Он махнул рукой. — В самом деле, найди себе другую работу, а здесь только надорвешься и состаришься. В Ольшанах недавно обувную фабрику открыли, не слыхала? Там люди нужны.

Ирма опять улыбнулась, но не ответила. Как будто размышляла над советом старика.

Группа людей под грушей пришла в движение, зашумела, женщины засуетились. Из-за поворота показалась погребальная процессия.

— Идут уже, — заметил Коломан, но Ирма и сама обратила внимание на движение.

Она сошла с дороги в мелкую канаву и за головами людей увидела процессию, медленно приближающуюся к кладбищу.

Все меньшее расстояние отделяет гроб от могилы. Уже метров тридцать осталось до старой груши, под которой в безмолвии стоят односельчане. Десять шагов. Вот гроб поравнялся с Ирмой, еще несколько секунд — и она увидела его!

Он шел среди своих близких родственников, лицо у него было измученное, скорбь и заботы наложили на него свой отпечаток, но в остальном это было прежнее, знакомое лицо, столько раз всплывавшее в ее памяти, освещавшее ей долгие одинокие вечера, лицо родное и близкое даже после стольких лет разлуки.

В ту минуту, когда взгляд ее упал на скорбящих родных, Йозеф тоже посмотрел на людей под грушей. И хотя Ирма стояла дальше всех, он увидел ее, на мгновение их глаза встретились, и за этот краткий миг она успела уловить выражение радостного удивления, промелькнувшее на его лице.

Процессия вошла в ворота кладбища, люди смешались, обступили могилу.

Истекали последние минуты прощания с Паулиной. Гроб загудел под первыми комьями земли, раздался громкий плач женщин, а потом уже только гулкий стук глины, сбрасываемой вниз торопливой лопатой могильщика.

Народ стал расходиться. Некоторые, однако, подходили к Йозефу, пожимали руку в знак сочувствия, говорили какие-то утешительные слова.

Палушка посмотрела на Ирму, и та поняла ее взгляд. Обе подошли ближе к могиле.

Йозеф заметил их, когда они уже стояли рядом с ним.

Ирма протягивала ему руку.

Он мягко пожал ее и сказал:

— Спасибо тебе, что пришла. В самом деле, спасибо тебе…

У нее свело горло, она была не в силах вымолвить ни слова. Только молча кивнула.

Назад она брела как во сне. Палушка что-то говорила, но Ирма совсем не воспринимала ее слов.

На станции они быстро простились, и Ирма пошла вдоль линии домой.

Войдя к себе в кухню, она расплакалась. Захлебывалась в громком рыдании, в очистительном плаче облегчения и надежды.

На обратном пути с кладбища тетка Маргита молчала. И позднее, когда родня расселась за столом, чтобы попытаться едой и питьем заглушить тоску, она изо всех сил превозмогала нетерпеливое желание узнать, как планирует племянник свое дальнейшее житье-бытье.

Но Йозеф не давал ей повода для более интимного разговора. Он бегал от одного гостя к другому, открывал бутылки, наполнял рюмки, потчевал родных кушаньями.

Только к вечеру, когда родня стала разъезжаться, тетке Маргите представилась возможность поговорить с Йозефом.

— Ну что ж, Йожко, пора и нам трогаться в дорогу. Уже темнеет, мой не любит ездить ночью.

— Переночуйте тут.

— Нельзя: моему утром на фабрику.

— В воскресенье?

— У них непрерывка, и как раз его смене выходить. Я уже привыкла. И две недели назад он работал в воскресенье, и на Новый год я оставалась одна, — вздохнула тетка. — Никогда еще не было, чтобы он все праздничные дни провел дома, я уж его подговаривала перейти на другую работу, а он и слушать не желает.

— Ну как хотите, а то могли бы остаться.

— Послушай Йожко, а почему ты не захотел, чтобы с нами приехала Циля? — напрямую спросила тетка.

— А что ей тут делать? Приезжать в такой момент, по-моему, неудобно, — ответил он.

— Да, ты прав, — кивнула тетка. С минуту она молчала, потом сказала: — А как ты со всем этим справишься? Сад, дом, птица, это же хлопот…

— Не знаю.

— Так или иначе, а тебе придется жениться. — Тетка взяла быка за рога. — Ты ведь ни стирать, ни стряпать не умеешь, разве так можно жить? А состаришься — еще труднее будет, ты умом-то пораскинь, но долго не тяни, — советовала тетка.

Йозеф не отвечал.