В зеркалах воспоминаний

По поводу «Пушкинской Африки» я спрашивал Букалова: «Теперь у Вас есть две книги, как две руки – какая Вам ближе, какой захотите пожертвовать? Как известно, Африка – это название римской провинции, которое стало общим названием для континента. Но со времен Ганнибала в Риме запомнили, что это самый грозный его соперник – Карфаген. В некотором смысле Африка – это синоним Карфагена, как «вечной» угрозы Риму. Вам хочется производить имя предка Пушкина от Аннибала. Вы ссылаетесь на Эйдельмана, который считал, у арапчонка было прозвище Каннибал – людоед, если черный – значит, обязательно людоед. Возможно, «каннибальское» происхождение предков Пушкина, лучше сочетается с их камерунским происхождением, но в моем представлении гораздо интереснее тема карфагенского Ганнибала как ненавистника Рима. Вы сами вспоминаете в своей книге меткую характеристику Пушкина, прочитанную у Тимура Зульфикарова: «Сахарий горячечный Ганнибал», предвозвестник зноя великой пустыни. Это яркий символ конфликта Севера и Юга.

Во времена Пушкина Италия – это культурный миф, не было никакой Италии, лишь полтора десятка враждующих друг с другом государственных образований. Их языковая и этническая разность была и до сих пор остается сильнейшим препятствием для национального объединения, которое до сих пор не завершено. Очевидно, что противоречия Севера и Юга нарастают, как это было во времена схватки за господство между Карфагеном и Римом, и чем это завершится, знает один Бог. Возможно, на этот вопрос должен быть какой-то «поэтический, а не политический ответ». Вы сами цитируете в таком ключе Пушкина по сходному поводу».

Несколько раз Алексей Михайлович высказывал сомнения о целесообразности публикаций его следующих произведений. Ему казалось, что «Сомалийские тетради» утратили свою актуальность, и мне стоило немалых усилий убедить его в продолжении работы над подготовкой этого издания. О «Триумфе Деревянного человечка» он переживал особенно, поскольку у него не было ни опыта африканиста, ни опыта журналиста ставить философской глубины вопросы, которые неизбежно возникали в ходе работы над его замечательной книгой. Я отвечал ему: «Вас смущает отсутствие философского диплома? Вы, многолетний друг и собеседник Мераба Мамардашвили и заочный собеседник великого русского мыслителя Александра Пушкина, можете уже давно считать себя призванным на пир «небожителей». Философы ещё не скоро смогут подобраться к этой теме, поскольку у них нет Вашего опыта и знаний, и Вашего исключительного таланта, особой оптики Букалова, который позволяет вычленять в массиве огромного материала главное».

При всех житейских невзгодах, Букалов очень счастливый человек. Он был свободен от библейского проклятия трудом и получал удовольствие от работы, умел превращать самую рутинную работу в праздник. Все, кто близко общался с Алёшей и Галей, уносили с собой толику этого благодатного необжигающего огня, которым он щедро делился.

6.11.2019

Смехов Вениамин

«Досугам посвятясь невинным,

Брожу над озером пустынным…»

Ларго Букалов…

Мы знакомы, мы – друзья с начала 1980-х. Алёша Букалов, усиленный эффектом Галочки-жены, – не человек, а событие.

Вначале было слово: во мне с юности заключен словоуловитель, а Букалов сразу восхитил превосходным русским языком. Дальше выяснилось, что он и итальянским владеет как родным! А еще дальше оказалось, что речевая одаренность делала его своим человеком в – Боже мой! – тридцати странах мира! А в Сомали и в Эфиопии его даже упросили задержаться на несколько лет – под видом то атташе, а то и первого секретаря посольства Советского Союза. Но вначале все-таки было слово: российского дипломата, интеллектуала-остроумца и блестящего синхрониста-переводчика итальянских фильмов на Московском кинофестивале. И мы с моей Глашей попадали на дефицитные просмотры по блату от самого А. М. Букалова!

И жили-были на свете две дамы прекрасного прошлого, с которыми и Букаловых, и нас связывали возвышенные отношения. Первая – Юлия Добровольская, 1917 года рождения, великая итальянистка, автор лучших учебников – в ту и в другую сторону речи. В интервью Ивану Толстому она выделила из числа своих лучших учеников в МГИМО нашего Алешу: «Научить хорошему итальянскому такого человека, как Букалов, было легче, потому что он говорун, ему это малых трудов стоило…»

Чудесная Юля! Как она ошиблась, как нечаянно уподобилась, прошу прощения, пушкинскому Сальери, вернее, типичному заблуждению рядового населения – в легкомысленном, «гуляке праздном» – в Моцарте! Вот такая связь мне увиделась – в свете, так сказать, мнимости «малых трудов при больших результатах»: Моцарт – Пушкин – Букалов…

Nota bene: я пишу весело, не расставаясь, конечно, с сердечной печалью, но передо мной все равно – живой Алёша! И именно в этом стиле мы общались и вблизи, и на телефонной дистанции.