Варианты Морозова. Стеклянная стена

— Хорошо читал, — сказал Тарас и погромче, чтобы все слышали, добавил: — Сейчас во французской армии психологи по «Маленькому принцу» определяют умственные способности новобранцев. Если кому скучно, он кретин.

— К-х! — солидно прокашлялся Федя Пьянзин.

— Молодец! — похвалил его Ковалевский.

— А еще читать будете? — спросил младший Почестин. — Вон Афоня звал, мы не пошли.

— Значит, понравилось? — спросил Устинов.

— Хорошая книга! — объявил Афоня. — Усик, ты тоже не спал?

Устинов так и не понял, отчего все они при явном безразличии хотели внушить ему, что его чтение им пришлось по душе.

Ковалевский был вынужден объяснить, что Устинова пожалели, что народ, увидев перед собой снисходительного московского барчука, пылко старавшегося развеять его темноту, не знал, чего от него хотят.

Однако Устинов заспорил, доказывал, что надо дать им ощущение дома, что Щербаков видит в них рабочий скот и развивает только скотство. Он решил продолжать чтение.

— Проще сыграть в футбол, — возразил Тарас.

Дневная работа двигалась прежним настроем, перевалила срединный пик. В полдень приехал Щербаков. Он, чуть прихрамывая, прошел по коровнику, потом отозвал студентов и разочарованно сказал:

— Я думал, вы уже кончаете!

Ковалевский кивнул на черные подсыхающие горы, наваленные вдоль белых стен, начал объяснять, что быстрее никак не возможно. Щербаков пытливо смотрел на него тяжелым взглядом, который, казалось, не смотрел, а только видел. Борода, закрывавшая лицо, усиливала это впечатление.

— Как вы с народом? — подозрительно спросил он.

— Пока бог миловал, — сказал Устинов. — Все нормально.

— Нормально, когда деньги на руках. А сейчас ненормально.

— Ну, это демагогия, — пожал плечами Устинов. — Люди работают без лени, отношения у нас хорошие, даже дружеские. Живем в чистоте, каждый день моют полы и купаются. Разве это не нормально?

— Слишком ты самоуверен, — с укоризной произнес Щербаков. — Рано, Миша. Еще рано!

— Шеф, надо бы купить футбольный мяч, — сказал Ковалевский. — Помнишь, что говорил Наполеон? Духовная сила относится к физической как три к одному. Хорошо после работы погонять мячик. Полезно для дела.

— Мелко, Тарас! — улыбнулся Щербаков. — Что там мячик? На днях кончаем в свинооткормочном, я устраиваю пир с шашлыками. Вот это будет разрядка. А когда вы закончите, и вам пир закачу.

— Зачем нам пир? — спросил Ковалевский. — Дешевле купить мяч.

— Ну заладил! — оборвал Щербаков. — Без меня ты совсем попал под каблук Устинова. Не похоже на тебя, Тарас! Ты же мужчина!.. Да, еще есть сложности. Вы втягиваетесь в настоящее дело. Но у вас власть! Я вам дал неограниченную власть над своими людьми, а вас тянет на развлечения. Надо так работать, чтобы сил хватало только пожрать и дойти до дома. А если у вас по-другому — значит, вы развращаете моих людей.

— А ты скажи им, что они лотрыжничают, — заметил Устинов. — Ты их только оскорбишь. Они кто угодно, но не лодыри.

— Да ты меня учишь? — с добродушной грубостью спросил Щербаков. — Хочешь, поменяемся местами? Не учу... Давай! — закричал он с воодушевлением. — Держи их в кулаке! Мотайся! Забудь про жратву! Или ты привык по расписанию? Давай попробуй. А то в чужой лодке щука толще? Или — опять демагогия?

— Ладно, — заметил Ковалевский. — У тебя одни привычки, у нас другие. Не будем ссориться.

— Кажется, еще не ссоримся, — сухо вымолвил Устинов.

— Ну не обижайся на правду, — сказал Щербаков. — Показывай, Тарас, как устроились. А ты, Миша, оставайся пока здесь.

Ковалевский чуть смущенно посмотрел на Устинова и пошел за Щербаковым к мотоциклу.

«Мы еще поборемся, — сказал себе Устинов. — По-моему‚ шеф начинает чего-то бояться».

Он взялся за лопату и стал работать, но вскоре объявил перекур. Ему не хотелось рассуждать с самим собой — пусть и ребята порассуждают, выберут, что лучше: пир или свобода? Именно так резко сложилось в его мыслях, пир и свобода. Пусть выскажутся, чем бы они хотели заняться вечером, если у них останутся силы, ведь они не только люди Щербакова.

Однако упоминание о шашлыках вызвало в бригаде совсем не то оживление, которого он ждал. Усик стал вслух мечтать о ночных кострах, о розовых бараньих тушах, о чаде жареного мяса, ящиках водки, диких танцах, о бушующей в жилах небывалой силе. Глаза Усика глядели не на Устинова, а куда-то во тьму пира и горели хмельным восторгом.

— Шеф любит с нами погулять, — радостно сказал Афоня. — Эх, дурак я, сам себя наказал!

— Чем ты наказал? — спросил Устинов. — Ты никогда баранины не ел?

Но он уже понимал, что не сможет переубедить их, что Афоня, с четырнадцати лет ездивший с Щербаковым, — дикарь, кочевник и останется им, как бы Устинов ни желал другого.

Проводив Щербакова, вернулся Ковалевский и вяло принялся за работу. Яркое солнце светило в оконные дыры, манило наружу из сырого полумрака.

— Зря его дразнишь, — сказал Тарас. — Ничего не изменишь, только осложнишь нам жизнь.