Варианты Морозова. Стеклянная стена

Отец молча смотрел на него и кивал головой, словно говорил, что терпеливо выслушает сына.

— Я пойду, — Устинов встал, вопросительно улыбнулся, не зная, как надо прощаться.

Отец тоже встал.

— Какие у тебя планы?

— Не знаю, наверное, съезжу...

Дверь открылась, отец механически перевел взгляд на вошедшего Семенькова.

— ...к морю, — продолжал Устинов. — Если с мамой все будет в порядке.

— Извините, можно? — с вкрадчивой настойчивость и спросил Семеньков. — Я все о том же. — Он посмотрел на Михаила, приятно улыбнулся. — Наследник, Кирилл Иванович?

— Не найдешь общего языка, переведу его в лабораторию Плахотного, — сказал начальник отдела взрывобезопасного электрооборудования Кирилл Иванович. — Останешься без старшего сотрудника.

— Кирилл Иванович! — с выражением недоумения и неверия в угрозу воскликнул Семеньков.

— Хорошо, Валентин, я к вам скоро приду.

— Ждем, — кивая и радостно улыбаясь, проговорил Семеньков, попятился, снова улыбнулся Михаилу, вышел.

— Ничего, Миша, это работа, — ответил отец на вопросительно-брезгливый взгляд Устинова. — Идеальных нету. Они все умеют, только страшные эгоисты, поэтому не все могут.

— А у тебя какие планы? — спросил Устинов.

— Буду ждать, когда ты позвонишь... — тихо ответил отец. — Знаю, ты думаешь, что твой старик сумасшедший. Сейчас я тебе не нужен... да и никому не нужен, — с горькой усмешкой сказал он. — Мои сестры не хотят меня видеть, — подаю их мужьям не тот пример. Твоя бабушка пишет мне несусветную ерунду. Все на меня глядят как на урода. Они лучше меня знают, как мне жить! — Его голос поднялся, сделался тонким и пронзительным. — Все! Мои близкие, мои сотрудники, мой сын! — Он снял очки, глаза стали беззащитны, он снова заговорил тихо: — А я делаю вид, что ничего не замечаю. Я почти соглашаюсь со всеми, лишь бы не лезли в душу. Если по-другому нельзя, я согласен терпеть. Пусть судят. Я все равно буду жить... — Отец посмотрел на свои часы с потертым стеклом, надел очки и снова посмотрел. — Я пойду, сынок. Ты — как хочешь. А я не могу не идти.

— Я позвоню, папа, — пообещал Устинов на прощание.

— Позвони, я буду ждать.

Дверь закрылась, и Кирилл Иванович позвонил Раисе. Наверное, она сидела у телефона, он сразу услышал ее грубовато-низкий голос.

— Вы едете? — спросила Раиса. — Я... я боюсь.

— Он торопился, мы успели только немного поговорить. Я тебе еще не говорил... я люблю тебя.

— А почему так печально? Я ведь сегодня тоже не успела тебе сказать. И я люблю. Встретимся?

— Я уже иду.

Он шел по коридору мимо трех своих лабораторий, где в одной его ждали, но не остановился. «Ну и что с того, что не ладится с этим образцом? — спросил он себя. — В конце концов наладится. Не может такого быть, чтобы не наладилось». Вопрос и ответ удивили Кирилла Ивановича Прежде он захотел бы стоять у взрывной камеры, оттеснил бы Семенькова, как тот сейчас проделывает это с Погорельским, вызывая у старшего научного сотрудника раздражение и порождая бессмысленный конфликт. А лучше отступить, отпустить повод, все равно везет тот, кто крутит баранку. «А ты не крутишь баранки, не строишь дороги, твоя задача — предвидеть. Как бог, что ли? Но бог не умеет предвидеть. Он не умен, не осторожен, он всегда ребенок и поэтому бог. В конце Мише стало меня жалко, я сорвался... Я боюсь ее потерять. Неужели они никогда не успокоятся?»

Кирилл Иванович вспомнил, как к нему зашел парторг института Иванов и сказал, что людям небезразлично, как складывается личная жизнь руководителей, потом словно извинился улыбкой и признался, что ему звонила жена Устинова, просила поговорить, да и без звонка все ясно. «Раньше мы бы обсуждали твое персональное дело, Кирилл, ей-богу, даже лучше было бы, сняли бы напряженность, а теперь, сам видишь, ни то, ни се...» И, сказав положенное, Иванов дружески спросил: «Ты, наверное, думаешь, что я полный идиот?»

Раиса стояла у троллейбусной остановки в тени подстриженной акации и смотрела в сторону Кирилла Ивановича с ласковой задумчивостью. Издали она казалась юной. Он узнал ее по черным волосам и белой свободной кофте с черно-красной вышивкой. Конечно, ни цвета, ни узора вышивки он не мог разобрать, но, приближаясь, узнавал поворот высоко поднятой головы, тонкую шею и всю ее, высокую, сухощавую, как подросток, с сильными, не совсем прямыми ногами.

Кирилл Иванович всегда стеснялся даже прикоснуться к ней, точно боялся осуждения прохожих, и это было одним из многих условий их жизни, и порой трудно было понять, что осознается, а что делается механически.

Кирилл Иванович обычно провожал Раису до библиотеки, где она работала, потом возвращался троллейбусом в институт. Но сегодня обеденный перерыв уже заканчивался, поэтому они стали говорить тут же, в куцей тени подрезанных ветвей.

Он не думал, что отказ Михаила так огорчит ее и ему придется ее утешать. Чем он мог утешить?

— Он еще познакомится с тобой, — вымолвил Кирилл Иванович твердо. — Ведь он только вчера прилетел. Ему надо привыкнуть.

— Ты ушел от его матери, — сказала Раиса. — К этому не привыкнуть.