Варианты Морозова. Стеклянная стена

Вечером пришли гости. Мать ожила от удовольствия видеть у себя свояков и Есаулова, похорошела.

— Моя нестареющая симпатия, — ласково сказал Есаулов и прикоснулся бледными губами к ее щеке. — Молодец, Лидочка. Так им!

Муж Анны был приветлив и сдержан, как обычно, ибо не вполне забыл ледяной прием, оказанный ему этой женщиной, когда он впервые переступил порог ее дома в качестве нового родственника. Николай Николаевич поклонился матери, постоял возле нее, прикованный взглядом Анны, и, не зная, как выразить свое родственное чувство, взял в свои огромные ладони руку матери и молча стал пожимать и вздыхать. Потом он потрепал по плечу Устинова и коротко сказал: «Крепок. Молодец».

А муж Надежды, тучный лысый Анатолий Федорович, пришел последним, когда все уже расселись за столом, чмокнул открывшего дверь Устинова, быстро шагнул вперед, протянул перед собой букет красных роз и закричал:

— Лида, как же так? Не стыдно? Раз доктор у здесь, то меня ждать не след? Немедленно ухожу! — конечно, не ушел, а, пробираясь к матери и на ходу отдирая от колючих стеблей бумагу, отдал цветы и подтянул ее руку к своим. толстым губам. — Уф! — пыхнул Анатолий Федорович, поглядел, куда бы сунуть бумагу, которую он сминал в комок, и положил ее на край стола. — Мороз крепчал, а? — и дурашливо засмеялся. — Миша, откуда сия цитата?

— Из твоей докторской, — улыбнулась Надежда мужу.

— Кстати, Толя, как твоя докторская? — серьезно спросил Николай Николаевич.

— Хе-хе! — Анатолий Федорович склонил голову и по хлопал себя по загорелой лысине. — Какая там докторская! Вот она! Все равно закопают. Мыслишки еще есть, но нет, Коля, твоей железной воли. Ничего! И кандидатом недурно.

— Скорее мой руки и садись, — сказала мать.

— Иду умывать руки, — усмехнулся Анатолий Федорович. — А все уже умыли?

— И бумагу захвати, — добавила она.

— С голоду помираю. — Он оглядел стол и зацокал языком: — Ай да хозяйка! Хачапури? О! А какие здесь цвета, Сдобно-желтые, как нива. А вот зеленый лужок. И красное, как... как любовь.

За столом Анатолий Федорович еще крепче взял свою обычную роль шутника, которая в семейных собраниях была с ним неразлучна. Он как будто решил, что удобнее не говорить серьезно о жизни и не вспоминать отсутствущего хозяина дома. Но чем больше он старался, тем заметней были слышны нотки недовольства и горечи в его густом, тоже тучном голосе.

Все пили вино, только Есаулов пил водку из маленькойрюмки, запрокидывая седовато-пегую голову и насмешливо крякая. Он был жилистый, коротко стриженный, с красноватой шеей. И молчал, прислушивался, поглядывая на Анатолия Федоровича узкими светлыми глазами. Есаулову хотелось восстановить прежнее положение, когда Кирилл Иванович дружески делил с ним работу над статьями и книгами, когда не было в помине этой разведенной бабенки, когда Есаулов ощущал твердо безмолвную поддержку Лидии.

— А вообще, не надоело ли? — посмеиваясь, спросил Анатолий Федорович. — Кругом одни долги. Долги родительские, служебные, супружеские, профессиональные... ну и что? Почему долги, вы не задумывались? У меня от долгов несварение желудка. Может, мне хочется смыться на необитаемый остров и жить в свое удовольствие? Мне говорят — счастье немыслимо без нравственности. Оно вообще немыслимо...

— У тебя неприятности? — укоризненно и сочувственно спросила Анна, поджав губы и показывая, что Анатолий Федорович допускает бестактность. — О, нет, одни приятности.

— Чем же ты недоволен? — строже спросила она.

— Всем доволен и всем недоволен. Просто думаю вслух.

— Я так волнуюсь за Мишу, — сказала мать. — Говорят, в студотрядах есть смертельные случаи. Правда, Коля, у вас в институте кто-то погиб?

— Грузовик перевернулся, — ответил Николай Николаевич. — Один случай за несколько лет.

— Бедные родители!

— Вот вы говорите «долг», — произнес Есаулов задумчиво. — А долг начинается с семьи, семья — это врач души. Отпусти — и все побоку: дети, друзья, работа. Не о ком заботиться.

— Миша, отчего ты не пошел в инженерию? — спросила Надежда.

— Не хотел быть в тени отца, — отмахнулся Устинов.

— Я прочитал у одного молодого писателя, что в каждом поколении представлены все поколения, — сказал Анатолий Федорович. — Хорошая мысль. Не такая простая, как кажется. Во всяком случае для нас, если мы хотим что-то понять.

— Я бы дал Кириллу доктора наук без защиты диссертации, — строго глядя на мать, продолжал Николай Николаевич. — А то и члена-корреспондента. Везде в промышленности применяются его работы. В химии — раз. — Он поднял широкую руку и начал загибать пальцы. — В нефтеразработках — два. В угле — три. В космосе — четыре.

— Ну, Николай Николаевич! — остановил его Есаулов. — Конечно, Кирилл голова, но не стоит преувеличивать. Времена Эдисона давно миновали. Сейчас все делается коллективно.

— И единые нормы для всей промышленности — это ведь, по сути, лежало на одном Кирилле, — сказал Николай Николаевич.

— Он очень талантливый, — сказал мать. — И... как ребенок.

— Не знаю, как ребенок или что другое, — вполголоса заметила Анна. — Михаил, что ты думаешь обо всем этом?