Он не стал распространяться о своем отдыхе, украшенном неудачным романом и двумя несерьезными драками на танцплощадке. Он понимал, что мать и не ждет от него подробностей. Но он не помнил, чтобы она когда-нибудь прежде разговаривала с ним так непринужденно и даже легкомысленно, и спросил об отце. Нет, тут пока ничего не изменилось. Что означало это «пока»? В ее голосе смешались интонации угрозы, надежды и уверенности.
— Ты не хочешь проведать отца?
— Я пойду к нему, мама. Все у нас будет хорошо.
— Будет, — улыбнулась мать.
Вечером он встретил отца, влез в машину и положил на заднее сиденье букет темно-красных георгинов. Правой рукой отец обнял его.
— Отдохнул, сынок? — Он был в голубой узкой сорочке с короткими рукавами и полосатом галстуке, а не в привычном мешковатом пиджаке из чесучи. Как и мать, он тоже казался помолодевшим.
— Мама похудела, — сказал Устинов, — делает зарядку под радио. Ты тоже... похож на американца.
— Натворила она дел, — усмехнулся отец. — Но ничего, обойдется.
— Что она натворила?
— Ладно, это не интересно. А ты молодец, что купил цветы. Раиса ни в чем не виновата. Ей очень нелегко. Я хочу, чтобы вы подружились.
— Всем нелегко, — заметил Устинов. — Почему тебе нельзя было просто... ну встречаться с ней?
— Нельзя.
Тогда шел дождь, Раиса стояла под деревом, а Кирилл Иванович проезжал на своем «бьюике». Поравнявшись с ней, он затормозил, и дальше они поехали вместе. У Раисы были мокрые волосы. На коленях, в ложбинке влажной юбки, облегающей бедра, лежал прозрачный пакет с вишнями. В машине запахло бензином, Кирилл Иванович сказал, что, кажется, пахнет бензином. Она согласилась. У него была странная машина, такой она еще не видела: длинная, широкая, с узкими ступеньками у дверей, с высокими выпуклыми крыльями, в которых сидели в гнездах запасные колеса.
— Это американский «бьюик», — объяснил Кирилл Иванович, — я его купил у летчика Коккинаки, это танк на колесах.
И здесь мотор чихнул и заглох. Дождь стучал по стеклам, щетки быстро стирали его, но он успевал снова залить стекло, пока они возвращались назад.
— Это бензонасос барахлит, — сказал Кирилл Иванович, — там диафрагма прохудилась. Если вы дадите ваш пакет, я вырежу новую диафрагму.
Они ждали, когда дождь поредеет, и ели вишни. Потом Кирилл Иванович открыл капот, отвинтил крышку бензонасоса и показал ей протертые дырочки в коричневых прокладках. Раисе понравились его испачканные сильные руки. Она спросила, что, наверное, он дома все делает сам? Кирилл Иванович тоже спросил ее:
— А разве у вас сами не делают? — И, когда услышал, что некому делать, больше не спрашивал.
Постояв недолго, они поехали. Он поглядывал на нее, словно собирался что-то сказать, и она поняла, что он хочет с ней познакомиться. Но зачем ей было знакомиться? Натолкнувшись на вежливую твердость, Кирилл Иванович помолчал, потом признался, что нынче прекрасный день: дождь, вишни, бензонасос... и вы. Он без обиды перенес ее отказ и понравился ей этим.
Возле ее дома он рассказал ей свою жизнь, как рассказывают человеку, с которым никогда больше не встретятся.
— Махала крыльями мельница, текла река, звонили пять сельских церквей. Я залез на колокольню, а в небе плыла лодка. Белые старики поманили меня, но меня схватил пономарь, драл за ухо. Если бы не он, я бы тоже поплыл на той лодке. В ней, конечно, сидели ангелы. Когда меня на войне ранило, я их снова увидел. Теперь с ними был пономарь. Я махал ему, но он сделал мне знак — показал, будто опять намерился выдрать меня. Лодок было много, они забирали других, меня оставили. Вам не смешно?
— Нет-нет, — сказала она, — наверное, это так и было. Но ангелы?!
Кирилл Иванович проводил ее до подъезда, потом до лестницы, потом до дверей квартиры, и тогда она холодновато пригласила зайти.
Если бы он вошел, Раиса бы выставила его с треском. Мгновенное чувство наслаждения своей властью охватило ее. Он исповедовался ей, чтобы равнодушно оставить ее, уехать на своем танке, и одиночество зрелой женщины помимо ее воли потребовало унизить, прогнать чужого человека. Он понравился ей — значит, она бесстыжая шлюха, кокетничающая с кем ни попало.
Но он поклонился и ушел. Обыкновенная история, скорее всего случай, ничего не изменивший в их жизни и быстро упавший на дно памяти. Телевизионная передача о научной конференции однажды вечером ввела Кирилла Ивановича в ее дом. На Раису смотрел моложавый черноволосый мужчина в строгом костюме. Он был похож и не похож на настоящего. Она заволновалась и стала поправлять волосы, а потом покачала задумчиво головой: мол, надо же!
Ее замужество почти не дало ей опыта семейной жизни. Тот, кто был энергичным, веселым танцором и щедрым другом, став мужем, превратился в раздраженного скучающего лентяя, который не выдержал первых же испытаний детскими болезнями, утренними хождениями в молочную кухню, измученной невыспавшейся женой. Раиса боялась потерять его, угождала и прощала. Он завязывал перед зеркалом галстук, играл взглядом со своим отражением и уходил. У него было куда пойти вечером. В конце концов он не вернулся.