Варианты Морозова. Стеклянная стена

Устинов думал, что не вернется в этот город. Когда-то вот так же молча отец вел его из школы и потом выпорол дома.

Кирилл Иванович проводил Михаила до остановки, и они стали смотреть вдаль улицы, дожидаясь автобуса.

— Давай еще пройдем, — предложил отец.

Они прошли и следующую остановку, и только на третьей он трижды поцеловал сына и повернул обратно. В ту минуту он почти забыл о Раисе и о жене, и они казались ему одной женщиной. Сыну еще предстояло узнать одиночество, разочарование и постичь разумность мира.

Кирилл Иванович желал ему чего-то ясного, что нельзя было назвать ни счастьем, ни добром. «Живи, сынок!» — думал он с горечью.

А Устинов глядел ему вслед. Отец шел медленно, как будто не знал дороги.

Глава третья

Устинов собрался уезжать.

— А что мне оставалось делать? — говорила мать. — Мне некогда ждать, когда он одумается. Пусть все меня осуждают, только когда он вернется — они станут меня расхваливать. Разве в душе ты меня осуждаешь?

— Нет, — сказал Устинов. — Я тебя не осуждаю. Но после этого отец никогда к нам не вернется.

— Ты еще ребенок. — Мать с сожалением посмотрела него. — К кому же еще он может вернуться? Мы его простим, и он нас простит.

— Да, — согласился он.

— Дай я тебя поцелую. — Она потянулась к нему. — Не могу понять, как ты вырос в такого парня? — Мать поцеловала его в висок, погладила по голове, и в ее серых глазах выступили слезы умиленья. — А я твоя мама? Как несправедливо устроена жизнь, так быстро все куда-то девается... Она прижимала к своей щеке его голову, не замечая, что сыну неловко стоять согнувшись, и разговаривала сама с собой. Она была мягкая, широкая, от нее уже пахло тем же запахом, что и от бабунтки.

С утра начался для матери ее горький праздник. После обеда,когда приготовления и сборы уже закончились, она захотела отдохнуть и взялась за толстый том Шекспира, который остался у нее от книг, принесенных мужем из институтской библиотеки. Читать не хотелось. От книги пахло старым комодом. Кирилл настаивал на том, чтобы она прочитала Шекспира.

— Зачем? — спросила она.

— Это тебя развлечет, — решил он. — Тут много вечных истин.

В его словах таился обидный упрек, но книга дразнила и притягивала. И Лидия Ивановна знала, что, когда мальчик уедет, она жадно бросится к ней.

Лидия Ивановна чувствовала себя ослабленной. Она вышла во двор, чтобы поговорить с кем-нибудь. Возле гаражей дети играли в футбол, стуча резиновым мячом по деревянным воротам. Среди них не могло быть Миши, но мать оглядела четыре мальчишеские фигуры, стоявшие веером на асфальтовой площадке, и все же увидела своего сына. «Неужели он уедет, — подумала она, — а я буду узнавать его в чужих детях?»

Лидия Ивановна обошла заросший газон и остановилась возле ребят. Она не помнила, чьи они. После друзей ее сына, ставших на ее глазах молодыми мужчинами, поднялось много новых детей.

Она молча ждала, когда мяч вылетит на дорогу, чтобы тогда спросить у ребят, кто их родители. Они не замечали ее, но не подходили слишком близко, словно уступили ей круг асфальта и не хотели, чтобы она выходила из него. «Миша играл интереснее, — сказала себе мать. — А эти просто стоят и лупят по мячу».

Она отвернулась и отошла к подъезду. Сверху ее окликнули. На балконе второго этажа, опершись полными локтями на перила, стояла соседка Масляева.

— Как ваше здоровье, Лидия Ивановна?

— Какое там здоровье! Еле хожу. — Лидии Ивановне хотелось поговорить, но была недовольна, что ее видят болезненной.

— Не хотите взять щенка? Нам знакомые предлагают. Все не так скучно будет.

— С чего вы взяли, что мне скучно? Вот вернется муж из командировки, мы поедем на курорт.

— Кирилл Иванович в командировке? Я и не знала. Что, думаю, его давно не видно? А Миша-то какой ста! Вы помните мою Таню? Она бы уже была... — Вспомнив свою младшую дочь, Масляева вздохнула и замолчала.

— Ну что вы? — спросила Лидия Ивановна. — Уже Вера замужем, скоро и Зину отдадите. О живых надо думать!

— Они с Мишей учились в одном классе. А эта учительница, Светлана Павловна... Ну, бывают же такие черствые люди! Видит, что ребенок больной, а все-таки ставила двойки. Вот бог ее и наказал...

— Вы пьете пустырник? — напомнила Лидия Ивановна. — Могу еще дать, у меня много.

Но белоголовая славная девочка с голубыми глазами уже стала вспоминаться и ей. Ведь она была и стояла вот здесь, у подъезда, в белом банте, с голыми загорелыми ножками... Где она теперь? Неужели дети могут умирать?

— Я пустырник куда-то засунула, никак не найду, — услышала Лидия Ивановна голос соседки в тот миг, когда белая девочка вот уже явно виделась ей, хотя это была не Таня, а первоклассник Миша Устинов...

— Я вам дам пустырник. Конечно, дам! — сказала Лидия Ивановна. — Что-то у меня затылок разболелся. Оттого, что задираю голову да на вас гляжу. Пойду. Заходите ко мне.