Варианты Морозова. Стеклянная стена

Она поднялась на свою площадку, постояла у открытых дверей, поджидая Масляеву. «Все страдают, — думала она. — Ты думаешь, наш сын вырос — значит, все кончилось? Если бы я даже никуда не писала, ты бы все равно вернулся. Но так — быстрее. Ты не испугаешься, ты просто придешь домой».

Масляева принесла банку вишневого варенья. Она любила сладкое, каждое лето брала у Лидии Ивановны латунный таз, который однажды забыла вернуть, и ждала, что наконец ей его подарят. Лидия Ивановна давно не варила варенья, но таза ей было жалко.

— Спасибо, Люба, — сказала она. — Хотите пирога? — И улыбнулась на мгновение, забыв боль в затылке. — Мои пироги вам всегда нравятся. Только вы что-то толстеть стали.

— Ох! — рассмеялась Масляева. — Ведь мы с вами не девушки. — Лидия Ивановна заметила, что глаза Любы уже не голубые, а какие-то водянисто-серые. — Да нет, вы еще хоть куда, — сказала она. — На вас Гордиенко так смотрит.

— Он и на вас смотрит. Просто у него здоровый вкус.

Обе засмеялись, согласившись с тем, что они еще женщины, а не какие-нибудь дряхлые старухи. Лидия Ивановна пригласила Масляеву на кухню, отвернула два полотенца, укрывшие противень с пирогом. Нож с хрустом разрезал золотистый верх, кроша блестящую корочку.

— Я всегда вам завидовала, — сказала Люба, попробовав пирог. — Таких хозяек надо поискать... Раньше муж даже воспитывал меня на вашем примере.

Да, именно это слово стояло между подругами как стена. Раньше было что-то совсем по-другому.

— Завтра утром Миша уезжает, — сказала Лидия Ивановна.

Она вытащила из кухонного шкафа аптечную коробку и поставила на стол.

— Да, — кивнула Масляева. — Они быстро вырастают. Танечка уже кончала бы институт... Вы не раскисайте. Возьмите себя в руки. Вы женщина сильная.

— А с чего мне раскисать? — спросила Лидия Ивановна,

— Ну, — протянула Масляева. — Проводы... и все такое.

— Ничего. Кирилл скоро вернется, поедем на курорт. — Лидия Ивановна положила на тарелку новый кусок пирога. Вы знаете, что такое море в бархатный сезон?

— Дай бог, — вздохнула подруга. — Спасибо вам за угощение, за траву. Пойду.

— А я прилягу. Голова чертова...

— Анальгин у вас есть?

— Заходите ко мне, Люба, почаще, — попросила Лидия Ивановна. — Не обижайтесь на меня.

Наверное, она чем-то испугала соседку. Люба вытаращилась на нее так, будто собиралась расплакаться.

— А как вы себя чувствуете? — спросила Лидия Ивановна. — Что-то вид у вас... Может, приболели? — Она поняла, что Масляева готова кинуться к ней с утешениями, и решила избежать этого. — Как у вас работает желудок? Пейте отвар ромашки... У вас есть ромашка? Дать?

— Вы прилягте.

Масляева взяла ее под руку и повела в комнату.

— Какие мы богатырские женщины, нам в коридоре тесно, — усмехнулась Лидия Ивановна.

— Богатырские, богатырские, — обидно согласилась Люба. — Сейчас приляжем. Наверное, это у вас давление.

— Глупости, Люба! Никогда у меня не было никак давления. Вздремну четверть часика, и все. Давно в нашем доме не бывало похорон.

— Как, Лидия Ивановна? Я не понимаю.

— Неужели не ясно? Я шучу, Люба!

— Конечно, шутите, — снова согласилась Масляева. — До меня не сразу доходит.

Хлопнула дверь. Наверное, она ушла. Лидия Ивановна лежала на своей железной кровати, закрыв глаза, и не собиралась их открывать. В конце концов, какая разница, ушла соседка или оставалась рядом с ней, навязывая участие? Лидия Ивановна заснула, и ей приснилось, что она умерла, и к ней пришли прощаться. Подошел сын, свекор со свекровью, Анна, Надежда. Но она ждала не их, а мужа, Вокруг нее стояли, ходили, разговаривали озабоченные, но не опечаленные люди. То, чем они занимались, было непонятно и не касалось ее. Свекровь вспомнила о той ночи, когда родился Миша, когда она бежала из роддома домой объявить Кириллу, что у него появился сын, и, не заметив натянутую поперек улицы проволоку, грохнулась на мостовую, разбив лицо. Свекровь сидела, поставив толстые ноги носками внутрь, и улыбалась счастливой измученной улыбкой, от которой ее сухое лицо с впалыми висками и длинным носом как бы говорило: «Я всем вам мать, мне хорошо с вами, а бедной Лиде мы уже ничем не поможем».

Лидия Ивановна догадывалась, что ее смерть отличается от настоящей. Но это была уже и не жизнь, а длинное застывшее мгновение, похожее на узкий луч. Сын вышел из комнаты и не возвращался. Лидия Ивановна хотела улететь этому манящему лучу яркого света, чтобы оставить своих родственников. Она стала легко подниматься по его гладкому стволу, с удивлением замечая, что теперь луч похож на дерево, которое росло во дворе родительского дома. Акация, подумала она, потом решила, что это ветла с серебристо-зелеными листьями. Да, наверное, это была ветла, возле нее на скамеечке сидела мать Лидии Ивановны и недобро махала рукой, прогоняя дочь.

— Мама! — позвала Лидия Ивановна. — Мамочка! Что ты делаешь?

— Иди, иди, — ответила мать. — Он не любит, когда я плачу. Он хороший человек и не обижает меня. Мы живем тихо. Его дети тоже выросли. Не волнуйся, мне хорошо, ничего от тебя не надо.