— Не мучай, Устинов! Ведь все равно скажешь.
Зазвонил телефон, Устинов закрыл за собой дверь.
— Миша, это Николаев, — услышал он тонкий голос Николаева. — Материалы из корректорской еще у вас?
— Да, скоро сдадим.
— Сейчас Ярушникова принесет вам статью Галактионова. Извольте добавить ее к другим материалам.
— Это нарушение, — возразил Устинов. — Да и никто статью еще не читал.
— Ничего, я прочту в верстке.
— А как же мне быть с Макаровым и Харитоновым? Они сдали дополнительные материалы, теперь я их должен выбрасывать? Такая роль мне не нравится.
— Миша, пусть Галактионов уйдет в набор. Я сумею поддержать ваш авторитет.
Николаев стал уговаривать, Устинов не соглашался. Разговор завел к ссоре, которая, несмотря на сдержанность обоих, проскальзывала почти в каждом слове.
— Тогда я прошу отставку, — сказал Устинов. Других доводов не оставалось, и он ощутил себя свободным.
— Хорошо, не смею вас задерживать, — ответил Николаев.
Устинов повесил трубку и оглядел кабинет, думая, что собираться ему недолго. Заберет фотографию из-под стекла и кварцит — и словно его здесь не было.
Он позвонил Вале и сказал, что решил уйти с работы. Она расстроилась, пришлось объяснять подробности случившегося. «Я бы мог уступить, — признался Устинов. — Я не строю из себя рыцаря. Но сейчас нельзя. Понимаешь?» Ему было важнее всего, чтобы Валя думала сейчас так же, как и он, чтобы он не оставался один, хотя, конечно, ей было трудно его понять: ведь она была женщиной, матерью, хозяйкой дома...
— Понимаю, — медленно произнесла Валя. — Что ж делать? Если ты так решил, значит, по-другому нельзя.
Нет, не понимает, ощутил Устинов, слыша в ее словах пение: «Ничего, мы как-нибудь проживем. Куда ты, туда и я».
— Спасибо, Валюша. Большего мне не нужно, — сказал он. — Ты у меня удивительная жена.
Устинов вытащил из ящика чистую бумагу и стал писать заявление об увольнении. «Ты не боец, — проговорил он себе. — Никому ничего не докажешь, все будет по-прежнему. А пока найдешь новую работу, истратишь силы. На новом месте — новое начальство. Начальство всегда любит покладистых, а ты не такой. Николаев еще не худший руководитель...»
Он вышел к Военной, сунул руки в карманы и, глядя в окно, посвистывал: «По военной дороге шел в борьбе и тревоге...»
— Не свисти, — попросила Оля. — Все деньги просвистишь. Лучше объясни, как это вы любите глазами?
— Мы глазами, вы — ушами, — пожал плечами Устинов. — Ну заканчивай, тебе немного осталось.
— Значит, мы любим комплименты?
— Почти угадала. Вы просто голову теряете, когда слышите, какие вы привлекательные, какие славненькие, какие хорошенькие. Верите любому прощелыге, даже зная, что он врет.
— Неужели мы такие дуры?
— Дуры? Да нет. Есть и умные, и дуры. В любви главное не это. Короче, вы более глубокий народ, хотите влезть нам в душу, а потому и любите слушать, что эта душа скажет. Поэтому вас обмануть ничего не стоит.
— Ага! А то — ушами, ушами! Хочешь, я тебе один совет дам? Почему у нас все тебя не любят, хотя прекрасно знают, что ты прав, что ты добиваешься порядка? Не обидишься?
— Говори, чего мне обижаться, — хмуро вымолвил Устинов.
— Не обижайся. Ты никогда еще никого не похвалил, а всегда замечаешь неудачи.
— Как не хвалю? Хвалю. Когда надо — хвалю.
— Может, и хвалишь, только видно, как тебе это скучно. Мол, дело сделано, чего о нем много болтать. И ты куда-то летишь, подгоняешь других. Скажи им однажды: какие вы хорошие, мне вас жалко. Пожалей их. Пожалей Ярушникову. Думаешь, ей легко?
«Как же так? — подумал Устинов. — Хорошенькое дело! Дразнит она меня, что ли?»
Наверное, это была неосознанная месть. Не за ужин в ресторане, не за танцы, во время которых она самозабвенно кружилась и поворачивалась так, что юбка плотно охватывала полные, стройные ноги, не за то, что он проводил ее домой и даже поцеловал, а за то, что не мог остаться с ней. Наверное, это было именно так. «Ладно, ничего не поделаешь. Авось у Архипцева она встряхнется по-настоящему».
— Ты права, — произнес он. — Всем нужна доброта и жалость, однако по-настоящему считаются только с силой. Кто любит палку?
— Да ты плюнь на них! — воскликнула Военная. — Подумаешь, какой-то Галактионов! Это они от слабости. А ты ведь сильный. И не делай глупостей. Хочет — зашлем в набор Галактионова. Пусть все видят, как у нас это делается. Ты только выиграешь, Макаров и Харитонов будут на твоей стороне. Пойми же, — важно, чтобы люди тебе сочувствовали.
Когда пришла Ярушникова, Оля принялась внимательно перелистывать рукопись. Устинов задумчиво смотрел на нее и чуть-чуть улыбался. Лрушникова положила на стол статью и пожаловалась, что у нее колет сердце. Устинов и Военная промолчали.