Варианты Морозова. Стеклянная стена

— А ты Дашу любишь? Или ты уже решила отдать ее бабке и крутить любовь со своим, как его там?

— Не беспокойся, — возразила Валентина. — Дашу я никому не отдам. Когда ты осталась со мной на руках, было одно время, а сейчас совсем другое. У меня есть специальность, буду получать алименты — проживу.

— Как? Ты даже не собираешься за него выходить? Что же это за мужчина, если ты ради него бросаешь мужа, а он не собирается на тебе жениться?

— Обыкновенный мужчина, — улыбнулась Валентина. Когда-нибудь познакомлю. — Она почувствовала, что ее выдумка готова стать реальностью, получить имя, лицо, профессию, чтобы избавить ее от унизительного признания в том, что ее разлюбили.

— Может, он тебе изменяет? — спросила Нина Никаноровна, внимательно разглядывая ее.

— Может, — пожала плечами Валентина. — И не хочу его удерживать. В этом смысле у нас полная свобода.

— Ну и шутки у тебя!.. Кто ты без мужа, да еще с ребенком? Кому твой ребенок нужен? Твоему этому? Он натешится тобою и бросит. На тебя будут глядеть как на падшую женщину.

— Что же мне делать, мама?

— Сохрани семью! Хочешь, я поговорю с Мишей? Он найдет выход. А то если бы все влюблялись да расходились, у нас бы одни сироты остались.

— Не надо с ним говорить. Только запутаешь.

— Но ведь надо человеку глаза раскрыть? Ну сама попробуй поговори. Скажи ему... — Нина Никаноровна запнулась. — Скажи ему: пусть за женой лучше смотрит! — сердито произнесла она.

— Ладно, мама, — кивнула Валентина. — Я с ним поговорю... Ты можешь взять с книжки деньги?

— Но это Мишины деньги. Не спеши, он и так тебе их уступит.

— Мне его деньги не нужны. Он сам просит их взять.

— Почему же он? По закону тебе принадлежит половина всего имущества.

— Ты нас уже разводишь? — усмехнулась Валентина, как будто упрекая и показывая, что мать невольно проговорилась.

— Никого я не развожу! — обиделась Нина Никановна. — А денег тебе не дам, пусть он сам забирает. Зачем сразу столько?

— На кооператив.

— Значит, вы разводитесь и строите квартиру? А потом? Поменяете на две однокомнатные? И за свои деньги получишь такую же квартиру, какая у тебя есть и сейчас!

Как только разговор коснулся практического дела, Нина Никаноровна забыла обо всем, что говорила раньше, и открыто показала, что будет защищать интересы родной дочери, не выясняя, кто прав, а кто виноват.

— Но и ему надо где-то жить, — вымолвила Валентина. — Да и что о квартире сейчас думать? Ничего мне не надо. Ни денег, ни квартиры.

— Раньше надо было думать. У вас что, близкие отношения с этим, как его там? — Нина Никаноровна отвернусь и стала хмуро смотреть на высокую снежную тучу, медленно плывущую над улицей.

— Какая разница? — с горечью ответила Валентина.

— Когда я была молодой, ты для меня... — Не договорив, она покачала головой. В ее лице было знакомое с детства выражение непреклонности и одиночества.

Теперь Валентина понимала, что, разделив с матерью свою беду, она не уменьшила, а удвоила свою тяжесть.

— Пойдем? — спросила Нина Никаноровна. — Мне ужо пора.

«Сказать правду или не говорить?» —думала Валентина, и, когда они вышли из кафе и остановились, чтобы попрощаться, она едва не призналась.

До вечера Валентина была свободна, но, зная, что у нее есть время, не ощущала ни свободы, ни праздности.

Она шла к троллейбусной остановке; навстречу дул морозно-сырой ветер, задирал пальто, прижигал ноги.

«Ищи себе квартиру, — сказала она про себя. — Да так и надо: ищи себе квартиру... Спросит, что случилось? Ты сам знаешь, что случилось в твоей командировке... А если будет отказываться? Нет, не будет. Что-что, а он не лживый... Хотя и обманул меня? Все равно не лживый... А если попросит прощения? Еще разревусь. Всегда меня жалеет, когда реву... Куда я так лечу? «Детская одежда»? Посмотреть Даше колготки?.. Нет, реветь не буду. Буду спокойной. Неужели он уйдет? Чем я плохая женщина? Вон вытаращились. Что, у бабы ног не видали? Наверное, коленки красные. Эта хламида только по ногам хлопает и ни капельки не греет... А я ему нравилась! Зачем ему другая! Мало меня? Я бы ни с кем не смогла, пусть хоть красавец раскрасавец. Просто не понимаю — зачем? У меня они до него были, этот и этот, ну и что с того? Я их не помню... Да, колготки. Надо зайти. И еще продукты. И прачечная... Он просто сумасшедший! Невменяемый. Таких даже не судят. Он меня не бросал, он со мной. Ты дура, идеалистка. Ирма уже третий раз замужем... Но Ирме не изменяли! «Ищи себе квартиру».. Пусть уходит. Скатертью дорога! Вот мама никогда не унижалась... Пусть попробует пожить без меня».

Ее свободное время незаметно просочилось сквозь эти магазины, колготки, молоко, ветчину, сыр, пиво, ржаной хлеб, пакеты с чистым бельем, уборку квартиры, постирушку детской одежды.

Когда она записывала расходы в «Книгу жадности», в окнах напротив заблистал малиновый отсвет заката — на стену в комнате лег красноватый прямоугольник.

Невидимое солнце выглянуло и скрылось в огромных сумерках, на прощание осветив белую равнину перед каналом и простиравшуюся за ним Москву.