Варианты Морозова. Стеклянная стена

— Акселераты, — заметил Николаев. — Кстати, у него дочка в десятом или девятом. Это как раз для него... Да, Миша! Что же вы молчите? Надо бы и о вашей квартире поговорить. Не любите просить... Это гордыня.

— А вот анализ современных журнальных рассказов о семье, — продолжал Устинов. — Мужчины там в большинстве случаев творческие личности, жены — скромные их подруги, воспитывают детей, ведут хозяйство, заботятся о муже. Патриархальная идиллия. А на самом деле писатели показывают только то, что и они не успевают отражать перемены.

— Я давно ему говорил о вашей квартире, — сказал Николаев. — Он обещал. Что я еще могу?

Валя была весенней девочкой, прыгающей по расчерченным на солнечном асфальте классам. Она выходила из октябрьского леса, в ее желтовато-русых волосах блестели паутинки бабьего лета и застрявшие еловые иголки. От зеленоватых глаз веяло радостью жизни, а в углах губ таилась робкая печаль. Она была рябиной, выкопанной Устиновым в лесу и посаженной ею напротив углового окна садового домика. Она была Дашей, внуками и правнуками Устинова. Но почему же так получилось? Куда оно вдруг ушло?!

— В конце концов у вас будет все, — сказал Николаев. — Даже быстрее, чем вы думаете.

Вошел Киселев.

— Ага, вы здесь, — усмехнулся, прислонился к стене и сложил руки на груди.

— Разговариваем о жизни, — с оправдывающейся интонацией сказал Николаев. — Сейчас, Андрей. Или у вас что-то срочное?

— Нет, не очень. Пора подвести итоги года.

Это был декабрь, не на что было надеяться; все, что должно было случиться, уже осталось позади.

— Я подписал письмо о третьей машинистке, — поделился Николаев. — Как думаете, дадут?

— Но не просить же нам полмашинистки? — спросил Устинов. — Каждый месяц некому печатать почти триста страниц.

«Я правильно сделал? — так, казалось, вопрошал Николаев. — Если я ошибся, то нечаянно, меня подталкивал Устинов».

Опасаясь Киселева, он давал ему знать, что даже в мелочах желает советоваться.

— Могут и не дать, — сказал он. — Устинов смошенничал: приписал лишний объем перепечатки.

— Зачем, Миша? А если проверят? — Николаев отступал от Устинова.

— Не проверят, — сказал Киселев. — Просто нехорошо.

— Да! — буркнул Николаев. — Вы ставите меня в неловкое положение. Сперва надо было посоветоваться с Андреем, он опытный работник, работал в ГлавНИИ.

— Советовались, — улыбнулся Киселев. — В общем-то, тут большого криминала нет. Машинистка нам нужна, но формально...

— Формально, формально! — повеселел Николаев. — Любите вы наводить тень на плетень. Я и сам вижу, что без машинистки мы зашиваемся.

— Пора нам освобождаться от балласта, — сказал Киселев. — Может, пойдем к вам в кабинет?

Его жесткий тон сдавливал мягкую веселость Павла Игнатьевича. Он, не грозя, грозил и, не приказывая, приказывал. За ним стоял незримый механизм, поставивший Киселева сюда.

— Вы готовы начать? — Николаев не стал уклоняться и пошел на скрытое столкновение. — Садитесь. Я к вашим услугам.

— Принесу дневник, — Киселев как будто пообещал принести оружие и вышел.

— Я ему не по зубам! — сжимая вокруг рта и глаз складки, произнес Николаев. — Он хочет, чтобы я разрушил своими руками все, что создал.

— Напрасно вы так думаете, — ответил Устинов. — По-моему, он просто хочет прикинуть итоги года.

— А, и вы тоже? — удивленно усмехнулся Николаев. — Но вы же знаете, что для меня Филиал — это я. Любого ударь — больно. Он хочет доказать, что... — Появился Киселев. — Что ж, доказывайте, что мы дурно работаем! — оскликнул тонким голосом Николаев. — Вы уже три месяца у нас. Пора досконально разобраться в наших делах.

Киселев будто не услышал насмешки, сел в кресло рядом с Устиновым и стал перечислять выполненные и невыполненные темы из годового плана, называя отделы, заведующих и исполнителей. Он вспоминал, по чьему заказу проводилось то или иное исследование, какие ожидались результаты и какие методы применялись. Казалось, он поставил себе цель показать, как глубоко он вник в дела новой службы, не принимать в расчет избегающий однообразия ум директора и, даже наоборот, заставить Николаева набраться терпения. Закончив с одной темой, Киселев ставил в блокноте крестик. Николаев смотрел на его авторучку и покачивал ногой.

Фразами о деле рисовалась картина жизни страны, напоминая Устинову его прошлое участие в безбрежной жизни, наводила на мысль об умелом планировании в Филиале-2. Даже невыполнение четырех тем Киселев подал сдеранно, объяснив Николаеву, который наверняка не знал всех обстоятельств, эти объективные обстоятельства.