Варианты Морозова. Стеклянная стена

Накануне они оба, Киселев и Устинов, пришли к тому, что благополучие Филиала-2 обманчиво. Часть работ отдавала сладеньким привкусом элегантного повторения общеизвестных истин, которые были острыми немало лет назад. Другие работы были старательно орнаментированы тревожными прогнозами и пошловато-критическим отношением к тому, что происходит в исследуемых областях, из чего невольно следовал вывод, что больной тяжел (вместе с тем больной строил, пахал, добывал уголь, учил детей, жил здоровой жизнью, не подозревал, что его дела так плохи). И все прогнозы объединялись одним свойством— они были бесполезны.

Теперь Киселев должен был сказать именно о бесполезности, чтобы заставить Николаева признать, что виноваты не объективные обстоятельства, но вполне конкретные работники.

Готовясь к этому разговору, Киселев и Устинов почувствовали, что они неожиданно объединились для того, чтобы уничтожить превосходство Николаева, объединились, однако, без дружеской симпатии, холодно и расчетливо, принимая неизбежность своего союза.

Закончив расписывать, насколько все благополучно, Киселев виновато-иронично поглядел на Павла Игнатьевича. Начиналось главное.

Николаев переложил ногу на ногу. У него был вид добродушного, чуть усталого отца двух взрослых сыновей, который с удовольствием наблюдает за своими нетерпеливыми порывистыми наследниками.

— А вот по другим позициям получается хуже, — с сожалением сказал Киселев. — Например, не все выполняют план по печатным листам.

— По печатным листам? — переспросил Устинов, давая понять, что Киселев отклоняется.

— По печатным листам? — повторил и Николаев, точно хотел сказать: «А что это за ерунда, сынок?»

— Почему вас это удивляет? — Киселев перевернул страницу и провел авторучкой сверху вниз.

— Формальный показатель, — сказал Николаев.

— Формальный для тех, кто работает! У нас же привыкли к благополучию отчетов и напялили шутовской наряд на все попытки администрации проконтролировать работу.

Похоже, Киселев раздумал спорить о практической ценности работ Филиала-2, опасаясь, по-видимому, что его метод измерения может быть опровергнут Николаевым, мнение которого о невозможности быстрого использования исследований он знал. Устинов понял, что Киселев решил наступать на узком участке, где директор не мог укрыться за туманом красноречия и где, пусть и формально, имелись бесспорные доказательства.

Пока сходились хладнокровная страстность Киселева и неазартное упорство Николаева, в те же минуты в другой комнате за столом, под стеклом которого лежало несколько больших фотографий, сидела и курила круглолицая женщина с крашеными рыжеватыми волосами. Кларисса Владимировна Зайцева, так ее звали, в прошлом была переводчицей. Фотоснимки, где она была запечатлена с зарубежными и отечественными политическими деятелями, свидетельствовали о ее высокой квалификации, некотором тщеславии и том, что раньше она выглядела моложе и задорнее. Ей был сорок один год; ярче заиграла косметика, на шее появилась цепочка с медальоном, скрывавшими увядающую кожу: большие глаза, прежде имевшие выражение наивности и простоты, стали задумчивее.

Усилия Киселева были направлены к тому, чтобы Николаев согласился уволить Зайцеву. Она числилась в отделе массовой работы, но занималась не тем, чем должна была заниматься, а варила сотрудникам кофе, организовывала маленькие застолья в дни рождений, содержала в шкафу коллекцию камней, завела аквариум с золотистыми барбусами, цихлидами и гупиями. Когда Зайцева все-таки отвлекалась служебными делами, ведя переписку с периферией или сочиняя какой-нибудь отчет, то становилась беспомощной, жалкой и строптивой. Киселев перечислял все, что не сделала Зайцева, а Николаев недоверчиво слушал, щурясь и морщась.

Зайцева придавила в пепельнице сигарету, вытащила из ящика кулек с сухим кормом, пахнущим воблой, и высыпала щепоть на зеленоватое зеркало воды. Рыбки выплыли из водорослей и закружились. Потом она полила на подоконнике маленькие пушистые кактусы в крохотных горшочках.

— Мне тоже жалко ее, — отрывисто сказал Киселев. — Хороший человек, но она нам не подходит. Дадим ей месяц, пусть ищет себе другую работу.

По выражению его голоса слышалось, что ему ее не жалко, а лишь неприятно заниматься этим делом, и, заканчивая его, он доволен собой.

— Вы ошибаетесь! — возразил Николаев, показывая, что он знает больше, чем они предполагали. — За конференцию в Пензе ей можно начислить один печатный лист. За дискуссию в газете — тоже лист. Да еще за анкету по соцсоревнованию положим хотя бы пол-листика. И еще... — Он повернулся к Устинову: — И еще...

Устинов молчал.

— Маловато, Павел Игнатьевич, — заметил Киселев.

— Негусто, — согласился Николаев. — Но она первоклассная переводчица!

— Да, она получает прибавку за язык, — кивнул Киселев. — Но если вы будете делать на этом ударение, мы не сможем дальше разговаривать. Она непрофессионал.