Варианты Морозова. Стеклянная стена

Он дал дочке чистой бумаги и снова попробовал работать. Потом вытащил из ящика старую толстую тетрадь, стал ее перелистывать. Еще со студенческих лет он записывал сюда всякую всячину: тут были упражнения с гантелями по системе Сэндоу, шахматные партии, случайные мысли и события. Это было зеркало уже не существующего Устинова.

«В 585 году в городе Амьене Вселенский собор решил перевесом в один голос, что женщина имеет душу». На этой же странице были выписаны задачи из дореволюционного «Задачника для начальных школ», по которому учился отец. «Путешественник был в дороге два дня. В первый день он проехал 41 версту, а во второй день на 6 верст меньше. Сколько верст он проехал?» «В классе 30 учеников. Они сидят вшестером на одной парте. Сколько в классе парт?» «Крестьянин одолжил весной 10 четвертей пшеницы. Осенью он смог отдать только 9. На сколько меньше он отдал?» Это предназначалось не для письма отцу, не для статьи, а просто так, не известно для чего.

Потом — короткое письмо деда к отцу, датированное 1942 годом: «Последнее письмо послано тобой из-под Сальска...» — где не было ни слова о войне и где каждое слово дышало тревогой.

Устинов перелистывал страницы. Даша рисовала дом с трубой. Жена задерживалась у подруги.

«Поразительно, как просто объясняется, почему влюбляются весной! Да потому, что зимой наш организм плохо усваивает фосфор и кальций, а весной — хорошо. Как вам то нравится?»

Устинов с любопытством перечитал эту запись; сейчас его ничего не связывало с тем воздушным парнем, влюбившимся весной в свою будущую жену и озорно подарившим ей первые кучевые облака, которые действительно поплыли по небу спустя несколько дней после того, как он сказал о них.

Возможно, и будущий Устинов ощутит грустное превосходство, когда вспомнит нынешнего Михаила.

Вале тогда было двадцать шесть лет. Она уже была немолодой девушкой. Почти все ее недавние женихи уже были женаты.

У Вали и Нины Никаноровны был садовый участок с голубым деревянным домиком, и однажды Валя отворила перед гостем чуть осевшую дверь. Она угощала его вареньем из клубники, грядки которой уже зазеленели под окном, поила сборным чаем из липового цвета, ромашки и мяты, Если он спрашивал о саде и лесе, вошедших друг в друга на этом участке, Валя рассказывала о том, что на высокой ели у забора живет белка, а за забором — муравейник, что скоро по следу вешнего ручья зажелтеют лютики, по дорожке запрыгает трясогузка, зацветут у крыльца мамины тюльпаны.

Психолог Лина Титова уверяла Устинова, что есть неотразимый способ покорить любую душу: надо лишь дать человеку поговорить о себе и внимательно его слушать. Правда, она была одинокой, разведенной женщиной.

— Ты не боишься принимать на себя чужие несчастья? — спросила Валя. — Я бы никогда не смогла. В них можно потеряться, превратиться в каменную стену.

— Я никогда не забуду, как мать уходила от отца. Зима, мороз, она выбежала в чем была. Схватила меня и выбежала. Мне и трех лет не было... А потом я все-таки привык, что у всех людей одинаково — ссорятся, мирятся и приспосабливаются в конце концов.

— Расскажи мне, как люди живут. Я никогда не сумею жить с мужем. У меня не было отца.

В холодном отсыревшем за зиму доме была маленькая комната, смежная с крохотной кухней, где топилась железная печка. На дворе стемнело, из открытой топки шел неровный завораживающий свет.

— Любовь — тайна великая есть, — сказал Устинов. — Так говорили в старину. Но я занимаюсь не любовью, разве ее можно исследовать, а совсем другим. Действительно, скучно. — И он вспомнил первую семью, которой хотел помочь, Сугоркиных, как он убеждал неверную жену изменить свой облик, купить новые платья.

Валя улыбнулась:

— Ты опять смеешься?

Нет, он не смеялся. Жены надоедают мужьям, мужья — женам. Устинов редко встречал счастливые семьи, ну разве что совсем юных новобрачных, да что ж о них говорить... Любовь — это, оказывается, далеко еще не все.

— Есть силы, не уступающие любви. Они держат семью и понемногу отнимают ее у любви. Я видел людей, живущих вместе лишь из чувства долга перед детьми. Другие — как будто затянуты в упряжку общего хозяйства, стремления продвинуться... Если хочешь, я могу перечислить все внутренние силы семьи, но у тебя глаза уже грустные...

— Ты не обидишься? Мне жалко тебя.

— Да, нормальному человеку наша анатомия неприятна. Лучше жить в неведении.

— В неведении? — спросила Валя. — Я чувствую людей. Я знаю, о чем ты сейчас думаешь, что будет с тобой в будущем...

Она сидела, обхватив колени. Крылья белых волос, разделенные прямым пробором, укрывали ее. Глаза были большие, в тени, в движении отсветов огня. И Устинову почудилось, что она вправду ведьма.

— Я родилась ногами вперед, — сказала она. — А в старину говорили, что так рождаются оборотни. Вот выйдем на крыльцо, позову лешего, хочешь?

Вышли на крыльцо. Было холодно, пахло сырой землей и прелой листвой. Лес стоял черен, над ним в фиолетово-голубой вышине прозрачно и нежно глядели молодые звезды.