Варианты Морозова. Стеклянная стена

— Что, Оля, первый конфликт? — спросил Устинов. — Надо сказать, ты права: этого жулика стоит наказать.

— Оленька, — ласково вымолвил Архипцев. — Я тебе обещаю: мы потом сделаем все, как надо.

— Я не Оленька, а Ольга Александровна! — остановила его Военная. — В чем вы меня убеждаете? Люди мне доверились, рассказали об этом. Я наивно жду от вас, что вы выполните свой долг. А вы?

Оля обернулась к Устинову, и он подумал, что на заводе она вправду ожила.

— Что делать? — спросил Устинов парторга. — Я бы на твоем месте все-таки прислушался... Но перед директором поставь вопрос шире: не провинность одного мастера, а устаревшие формы организации труда.

— Ольга, ты заставляешь меня конфликтовать с директором, — признался Архипцев. — Ладно. Можно попробовать. Авось и мы не робкого десятка.

— Хотелось бы верить, но не верится.

— Придется поверить, — хмуро ответил Архипцев.

В его словах скрывалось что-то недоговоренное, предназначенное лишь ей, из чего можно было заключить, что Архипцева и Военную связывает нить каких-то личных отношений, нить, по-видимому, настолько тонкая, что они подсознательно оберегают ее.

Директор Филиала-2 Николаев, вернувшись из заграничной командировки, был удивлен тем, что преподнесли его молодые заместители.

— Ну зачем же рубить сплеча? — тихо спросил он, покраснев.

Только что он вручил Устинову и Киселеву подарки, одному — зажигалку, второму — набор шариковых ручек, и ему было трудно сразу перестроиться.

— Вы мои заместители, — сказал Николаев. — Я вам доверяю. Надо будет найти удобную форму, чтобы признаться перед людьми, что вы ошиблись.

— Мы не ошиблись, — по-прежнему улыбаясь, произнес Киселев. — Я советовался с юристом.

— Юрист ни при чем, — решительно сказал Николаев. — Эти люди могут работать. Объявив им выговоры, вы показали свою беспомощность.

— Павел Игнатьевич, — обратился Устинов.

— Подождите, я еще не кончил! Вы, Михаил, начинали у Ярушниковой, и, как бы у вас ни складывалось, я ни разу от нее не услышал в ваш адрес ни одного упрека. А вы за первую ее оплошность — сплеча? Некрасиво, не по-товарищески... А Харитонов? Ответственнейший человек, педант из педантов... Ну я понимаю, Ярушникова — могут быть сложности. А Харитонов? Он ведь дал вам другую статью вместо запланированной?

— Это неравноценная замена, — сказал Устинов. — Рано или поздно, мы должны были показать, что можем не только уговаривать...

— Вот и показали, — кивнул Николаев. Что же? Мне больше нельзя отлучиться даже на неделю? — Он отвернулся и стал хмуро перебирать блокноты, лежащие на краю стола, как будто заслоняясь этим занятием от дальнейших объяснений. Его лицо было желтовато, с отяжелевшими подглазьями. Серо-седые волосы, гладко зачесанные с висков назад, поднимались надо лбом невысоким коком. Маленькие руки с короткими толстыми пальцами неторопливо делали машинальную работу. Николаев не умел злиться и не любил споров.

Устинов встал, Киселев выжидательно посмотрел на него, словно говоря: «Ты иди, а я останусь».

— Миша, я потерял телефон Титовой, — сказал Николаев, глядя в сторону. — У вас при себе нету?

Устинов вытащил записную книжку. Он вспомнил, что Николаев лечился у Лины от бессонницы.

— Спасибо, — сухо поблагодарил Николаев и повернулся к Киселеву. — У вас еще что-то?

— Надо потолковать.

— Давайте позже. Сейчас мне надо позвонить по разным делам.

— Я подожду, — спокойно ответил Киселев, не двигаясь с места.

— Хорошо, — согласился Николаев с досадливой и добродушной усмешкой.

Спустя несколько дней из планового отдела ГлавНИИ пришла ведомость квартальной премии. Николаев ее подписал. Утвердив вычеты с Ярушниковой и Харитонова, он при этом на тридцать процентов снизил премию Устинову и Киселеву. Наверное, он решил, что таким образом примиряет всех и возвращает себе ускользнувшее управление. На самом же деле к недовольству Ярушниковой и Харитонова, надеявшихся, что директор отменит наказание, теперь прибавилось и новое недовольство.

Однако Николаев надеялся, что сумеет поладить со своими замами, и пригласил их поужинать в клубе ГлавНИИ.

— Ты пойдешь? — спросил Киселев Устинова. — Мне-то не хочется.

— Пойдем, — предложил Михаил. — А то обидится старик.

— Черт с ним! Я лучше с детьми поиграю, чем целый вечер морочить себя.

— А мне неудобно отказываться.

— Чего неудобно? Скажи: занят!

Но Устинов все-таки поехал в клуб.

Николаев пришел вместе с Титовой, выбрав ее, по-видимому, как посредника. Он был в темно-синей тройке, голубой рубахе и полосатом галстуке, в котором чередовалось красное и голубое. Устинов вспомнил, как отец когда-то переменил просторный чесучовый пиджак на узкую голубую сорочку.

Лина протянула руку Михаилу. Ее лицо как будто приблизилось: это большие выпуклые глаза засмеялись, сказав ему, что она рада встрече. Лучшего посредника нельзя было желать.

Они сели за стол возле закрытого чехлом рояля, в углу под деревянной лестницей. Место было замкнуто с трех сторон и называлось «хутором», потому что его обычно занимали те, кто хотел уединиться.