Варианты Морозова. Стеклянная стена

— Рассказывал? А забавный каламбур: больше Вики и меньше Вики...

После ухода заведующего Николаев почувствовал досаду. Похоже, что-то в Филиале ускользало от него. «Исследования на заводе? До сих пор я ничего толком не знаю». Николаев собрался через секретаршу вызвать Устинова, но передумал и сам пошел к нему. После отмены того злополучного приказа он все еще чувствовал неловкость перед ним. Михаил разговаривал по телефону и, показав глазами на кресло, продолжал разговор.

— Ничего я не тороплюсь, — ободрил его Николаев.

Он взял с журнального столика шахматный журнал, стал рассеянно перелистывать, с ласковой улыбкой поглядывая на Устинова.

Михаил кого-то убеждал, что надо набраться терпения и что после Нового года работа ускорится, она уже включена в план.

«Что же ты не сумел убедить Харитонова?» — мысленно спросил Николаев.

Устинов шутливо сказал собеседнику, что тот лет через двадцать будет назначен министром, если сохранит свой интерес к живым людям. Видимо, он уже взял верх в споре и занялся психотерапией: снимал у собеседника ощущение неуспеха.

«А Харитонова не убедил!»

Устинов положил трубку, повернулся к Николаеву. От него исходили целеустремленность и сила, напомнившиее Николаеву хватку Семиволокова.

— Хотите узнать первый результат нашей работы на заводе металлоизделий? — спросил Устинов. — Парторг завода всерьез ухаживает за Олей Военной!

— Миша, почему вы не хотите по-доброму убедить Харитонова?

— Ну как вам такой результат? Может, дело кончится свадьбой? А что до Харитонова, с ним нужна твердость, и он будет работать. — Устинов пружинисто встал. — Извините, Павел Игнатьевич, сейчас нужно ехать в райком, доложить о первых результатах.

— А мне не хотите доложить? Все-таки я директор.

— Вам еще рано, Павел Игнатьевич! — улыбнулся Устинов. — Пока обследовали только один цех, о каких результах говорить? Я еду затем, чтобы поддержать на должном уровне интерес к нашему делу. Сами знаете: самое главное начнется после всех исследований. «Не быстрым дается успешный бег...»

Николаев лишь понял, что Михаил на что-то намекает, но так и не вспомнил ничего подходящего.

Прощаясь, он завидовал Устинову, завидовал, однако, не гибкости ума, не энергии его, а чему-то, что связывалось в памяти с лейтенантом Пашей Николаевым и, должно быть, называлось — готовность к долгой жизни.

Пришла пора встречать Новый год. В кафе собрались сотрудники Филиала-2 с мужьями и женами, и хотя все понимали, что это еще не настоящий Новый год, но все-таки здесь стояла елка, на ней задерживались взгляды, и нет-нет да задумчивая улыбка пробивалась на замкнутых ожиданием лицах. Стол уже был накрыт. Им распоряжались Татьяна Ивановна, Клара Зайцева и Галактионов. Остальные, разбившись на компании, вели веселые разговоры.

Устиновы и Киселевы стояли вместе с Тарасом Ковалевским, приглашенным на вечер как друг Михаила, но больше — как друг Филиала-2. Они тоже разговаривали сразу обо всем, даже не пытаясь нащупать нить беседы. Николаев еще не приехал, и все ждали его. Женщины быстро нашли то, что им было интересно, и мужчинам, слушавшим о детских болезнях и событиях детского сада, сделалось скучно.

Ковалевский рассеянно кивал. Киселев сказал ему, что тот уклоняется от выполнения основного долга перед обществом, не продолжает род человеческий. Тарас улыбнулся. Серый костюм подчеркивал его крепкие спину и плечи. Подстриженные на английский манер рыжеватые усы, выдвигающийся в улыбке выпуклый подбородок, слегка напряженные щеки — казалось, все в его лице выражало веселое дружелюбие.

— Помнишь, как мы под Новый год сделали снежную крепость? — спросил Устинов. — Домой уходить не хотелось. Что дома? Пьяные гости, взрослая бестолковщина.

— Но ведь мы стащили бутылку, — ответил Тарас. — Нас развезло, мы мгновенно развалили крепость.

И Ковалевский и Устинов понимали, что на этом вечере их связывают скорее деловые отношения, и, как бы им ни хотелось избавиться от неестественности этих отношений, они были вынуждены играть отведенные им роли. Киселев припомнил недавнее предложение Николаева о том, чтобы отказаться от годового планирования. Тарас пожал плечами.

— Вот так разрушают свои крепости, — заметил Киселев. А жалко Павла Игнатьевича. Человек все-таки хороший...

— Ну, все хорошие, — недовольно сказал Ковалевский. — Стоит кому-нибудь проштрафиться — сразу слышишь: хороший-расхороший! Кто же плохой?

— Но о Николаеве по-другому не скажешь, — возразил Киселев. — Хороший человек, плохой руководитель.

— А! — удовлетворенно кивнул Ковалевский.

Никто не назвал предстоящего в марте обсуждения в ГлавНИИ, но сейчас оно как будто стояло перед ними подобно зеркалу, куда они с любопытством заглядывали.

Женщины незаметно отошли, продолжая свою неиссякаемую тему, которая не требовала от них никаких усилий дипломатии и лукавства. Валентина с интересом изучала жену Киселева. Люся ей нравилась природной живостью, так отличавшейся от неподвижного внутреннего состояния ее мужа. И эти черные усики на краях губы, показавшиеся в первую минуту грубыми, сделались симпатичными.