Варианты Морозова. Стеклянная стена

Обычно Новый год встречали за несколько дней до 31 декабря в небольшом кафе вблизи Пушкинской площади. Договаривались с заведующей и гуляли до полуночи. И каждый раз по-новому. Когда Устинов был младшим научным сотрудником, он входил в инициативную группу и привык к тому, что веселье строится на пародировании жизни Филиала-2 и его руководства. Подобное ожидалось и на сей раз: народ был возбужден, никто не сидел в кабинетах, а собирались у Ярушниковой, при появлении Устинова или Киселева умолкали.

Николаев пригласил Татьяну Ивановну, как всегда красиво причесанную и моложавую, и спросил:

— Готовитесь? Смотрите, чтобы шутки были интеллигентными. Хорошо? А то у нас работают люди разного возраста и понимают юмор по-разному.

Татьяна Ивановна озадаченно посмотрела на него, ожидая других вопросов, но Николаев же занялся делом: расставлял на полках шкафа поздравительные открытки с белобородыми Дедами Морозами и заснеженными кремлевскими башнями.

— Что-то еще? — спросил Николаев, видя, что она не уходит.

— Павел Игнатьевич! Может, вы не хотите, чтобы у нас был капустник? Или я чего-то не понимаю?

— С чего вы взяли, что я не хочу?

— Значит, мне показалось. Ну не старая ли дура, а?

Хотя не был назван ни один из заместителей, Николаев уверился, что секретарша все сделает правильно, и положился на ее умение объединять противоположных людей. Он продолжал расставлять открытки. Пусть на вечеринке снова подшутят над директором, пусть покритикуют его.

Он подумал о Лине Титовой, но о ней никто в Филиале не знал, в остальном же нечего было особо волноваться.

Николаев позвонил и сказал:

— Это я, доктор. Чем ты занимаешься?

— Беседую с пациенткой, — дружелюбно, но с выражением скованности ответила Лина. — А ты?

— Готовлюсь к Новому году в родном коллективе.

— Я тебе перезвоню, ладно?

— Привет пациентке, — сказал Николаев.

У него было прекрасное настроение. Пришел Харитонов, скорбно вздохнул и сел к приставному столику.

— Прошу защитить меня от Устинова с Киселевым, — потребовал он.

Николаев сочувственно кивнул. Лысый желтолицый человек в темном пиджаке с лоснящимися рукавами, пожалуй, не имел никакого возраста. Десять лет назад Харитонов был таким же, как и нынче. Разве что не носил этого красного галстука.

— Что случилось, Володя? — спросил Николаев.

Харитонов стал скучно объяснять, что его заставляют включить в свой перспективный план исследование по заводу метизов.

— На новогодний вечер вы придете с женой? Она у вас очень славная.

— Что?

— С женой?

— С женой, — буркнул Харитонов.

— Передайте Вике мой привет. Как она в роли вашей хозяйки? Вы ведь человек самостоятельный.

Николаев не думал, что Харитонов преувеличивает свои неприятности, но он также не думал, что Киселев с Устиновым перегнули палку. Павел Игнатьевич не сомневался, что все по-своему правы. Поэтому Николаев любезно расспрашивал Харитонова, даже вспомнил имя его жены, однако не собирался вмешиваться в конфликт.

Харитонов стал подробно объяснять, почему ему пришлось заменить обе плановые статьи другими материалами, которые первоначально предполагались для внутреннего использования.

— А вы поставьте себя на их место, — сказал Николаев.

Он вспомнил, что предлагал Харитонову быть своим заместителем и тот отказался, то ли сробел, так как тогда считалось, что кандидаты Николаева не устоят перед кандидатами Семиволокова, то ли не захотел перестраиваться на административную карьеру. А Устинов не сробел.

— Формально они правы, — осуждающе вымолвил Харитонов. — Но мы делаем живое дело! Нельзя все предвидеть. Мы занимаемся не историей древних греков, а современной жизнью. Она сама нас поправляет!

Лоб Харитонова порозовел, голос приобрел резкость и силу. Яйца учили курицу. Значит, замы крепко взяли его за горло, если он затеребил директора. Обычно Харитонов не жалуется, молча терпит.

Позвонила Лина:

— Забавная была пациентка. Ей по очереди объясняются в любви президент Кеннеди, космонавт Севастьянов и еще человек десять. Она всеми очень гордится.

— Ты ее вылечишь?

— Не знаю. Вряд ли, это не опасно.

— Да, — сказал Николаев.

— Уже приготовился к новогоднему вечеру в родном коллективе?

— Не совсем.

— А теперь ты не один?

— Да. Я тебе перезвоню. — Он положил трубку. — Вот что, Владимир, все, что вы говорите, имеет смысл.

— Вы мне доверяете или нет? Скажите прямо!

— Я вас очень ценю. Вы занимаете видное место в нашей организации. Я всегда готов вас поддерживать.

— Я могу сослаться на наш разговор?

— Я не занимаюсь сборником, это дело Устинова. Но я предложу, чтобы впредь мы составляли планы не на год, а на более короткий срок.

Харитонов пожал плечами. У него на висках блестела седовато-русая щетина. Маленькие малоподвижные глаза не пускали Николаева.

— Кстати, — вспомнил Павел Игнатьевич. — Я был на одном мероприятии в Тбилиси, и в серьезном обществе один член-корреспондент насмешил публику. За столом сидела Виктория Шалвовна Урушадзе. Он обращается к ней: «Я пью за всех. За тех, кто больше вики и меньше вики...» Наступило такое молчание...

— Вы уже рассказывали, — заметил Харитонов.