Варианты Морозова. Стеклянная стена

«Лина Титова, — подумал Устинов. — Теперь ему плевать на все. Теперь ему важно никого не раздражать».

— Ну так бы сразу и сказал! — усмехнулся Непомнящий и вышел.

— Зря вы его выставили, — проворчал Николаев, — Он парень беззлобный. Свое место знает. Знает, что выше не прыгнет. Раз уж он хочет с нами общаться, не надо его отталкивать.

— Обычный аппаратный служака, — ответил Устинов. — Ковалевский не мог выбрать удачнее.

— Что у вас за секрет? — поторопил Николаев, отводя взгляд.

Устинов потрогал перевязанный большой палец левой руки, оборвал вытянувшуюся из бинта нитку и поморщился.

— Скорее всего, никакого секрета нет, — ответил он.

— То есть?

— Если бы я решил разводиться с женой, а мне бы стали говорить, что я моральный урод, что обязан сохранить хотя бы видимость семьи, я бы постарался избавиться от непрошеных советчиков. Любой ценой.

— Не понял, — нахмурился Николаев. — При чем здесь Непомнящий?

— Допустим, моя Валентина, чтобы меня удержать, обратилась бы в общественные организации ГлавНИИ и Филиала?..

— Вы говорите загадками, — сказал Николаев. — Давайте в открытую.

— Вот собирал вчера мебель — зашиб молотком палец. Мы купили кабинет. Валя хотела гостиную, но кабинет лучше.

— Конечно, кабинет! — бодро поддержал Николаев. — Я даже живу в своем кабинете. Как в космическом корабле.

Он проговорился. Его взгляд сказал Устинову: «Я выдал себя, ты это видишь, черт тебя побери!»

Но какой же у него был выбор? Либо уйти от Титовой, либо сохранить стабильность в Филиале-2. И третье: балансировать в неопределенности, оттягивать окончательное решение, не защищаясь и ни на кого не нападая. Значит, Николаев был человеком третьего пути. Должно быть, уже воспринимал жизнь как нечто цельное и бесформенное.

— Мне осталось не так уж много, — признался Николаев. — Космос не слишком далеко от меня.

— Сейчас живут долго, — ответил Устинов. — Если жить стабильно.

Зазвонил телефон.

— Слушаю, — настороженно произнес Николаев. — Одну минуту. — И просяще посмотрел на Михаила.

— Ну я пошел, — сказал Устинов.

— Здравствуй! — радостным свободным голосом сказал Николаев. Устинов закрыл дверь, оставляя его наедине с космосом.

— Ты наделал кучу глупостей, Мишенька. Какое тебе дело до того, что у меня с Павлом Игнатьевичем? Приезжай вечером ко мне. Я буду одна. Мы ведь старые друзья?

Устинов отказывался, ссылаясь на домашние работы, но Титова заявила, что ему нельзя отступать с половины пути. И он согласился.

Валентина, правда, не поняла, зачем он едет. Он догадывался, что не поймет, звонил просто для того, чтобы не волновалась. Ведь вечернее время принадлежало ей, а он как будто воровал его.

После покупки мебели в кабинет Устинов почувствовал, что жена пожертвовала чем-то серьезным. Ехал к Титовой ненадолго, самое большее — на час. Сколько нужно, чтобы выслушать одинокую женщину и понять, что она хочет оставаться одинокой и утешаться своим благородством? Ему нечего предлагать ей взамен. Нет даже довода о стабильности или чувстве долга. Ничего нет, кроме одного пустяка — судьбы Николаева. Согласна ли она получить разрушенного сломленного Павлушу?

И оказывается — согласна. Лина смеется, ее теплые серые глаза блестят. Она вытягивает губы и произносит по слогам: со-глас-на!

Потом они пьют чай, и она спрашивает, выпрямившись и глядя как бы сверху:

— Я стерва, да? Поймала старого мужика и пью из него кровь?

У нее большая грудь и легкая кольцевая морщина на шее. Если присмотреться, то не только на шее. Но это еще но увядание, а прошлый смех, вскинутые брови, прищуры — прошлая жизнь.

— Скажи, как мужчина, ведь он прав? Зачем жить без любви?

Устинов не отвечает, пьет чай с кексом и думает о себе. Она смущает его:

— Или ты по-прежнему любишь жену? Это уходит, Миша. Куда уходит, я не знаю. Можно жить вместе, пока дети маленькие. А если большие? Он выполнил свой долг, что же вы требуете от него еще?

— Я знаю, чем это кончится. И ты знаешь.

— Но кому мы мешаем?!

— Да никому. Но двойная жизнь — это двойная жизнь. Такому человеку перестают верить.

— Что ж посоветуешь, Михаил Кириллович? — впервые Лина называет его по имени-отчеству.

Она укоризненно усмехается. И вдруг эта женщина делается далекой. Конечно, она не та Раиса, к которой уходил отец, она просто удаляется от Устинова, словно он отталкивает ее. Неподвижно сидит за белым пластиковым столом, холодно-веселая, глаза насмешливые, линии рта и подбородка твердые. И при этом обольстительная, в синем гладком шелковом платье, которое кажется очень тонким и раздражает своим ярким образом женственности. «До Николаева у нее были другие, — думает Устинов. — Почему она выбрала пожилого? — И отвечает себе: — Это надежно».

— Он хочет на тебе жениться?

— Это мне не нужно. Он никогда ее не бросит, но он настоящий.

— Что «настоящий»?