Варианты Морозова. Стеклянная стена

— Хочешь, я спою тебе песню? — И пела: — «По долинам и по взгорьям шла дивизия вперед».

Нина Никаноровна уводила ее в детский сад и ехала на стройку...

Устинов вместе с женой завтракает.

— Ты надень свитер.

— Ладно, Валюша.

Вечером Нина Никаноровна советует ему:

— Не трогай своего Николаева. Он твой благодетель. И энергично размахивает вилкой.

— Мам, не размахивай, — просит Валентина.

— Извини! — улыбается Нина Никаноровна. — Мне не дали такого воспитания, как вам.

И вот тут Устинов вспоминает, что есть какой-то проблеск, и начинает искать его.

Он записывается в шахматное первенство ГлавНИИ и дважды в неделю, в четверг и субботу, играет в библиотечном зале в игру своего детства.

В конце партии у него не хватает времени, и цейтнот уничтожает все его преимущество. Тогда начинает колотиться сердце, и потом ночью он ворочается и вздыхает.

— Не надо больше играть, — шепчет Валентина.

Он молчит. Ему кажется, что она хочет лишить его этого маленького проблеска.

— Хочешь, поедем в Суздаль? — снова шепчет она. — Мама побудет с Дашей... Мы свободны, надо этим пользоваться.

— В Суздаль? — оживает Устинов. — А ты помнишь? Во сколько мы выехали? Солнце уже садилось. В полночь были во Владимире...

— Раньше, в одиннадцать. Мы быстро ехали.

— Да, быстро. В Суздале похоронен Василий Шуйский, больше ничего не помню. Белые стены, колокольни — и все.

— Даша у нас получилась во Владимире, — говорит Валентина. — Я тогда почувствовала. Поехали? Ирма с Алешой тоже поедут, а Женю оставят с дедом.

В спальне пахнет пилеными досками и мебельным лаком. Перед глазами Устинова мелькает солнечный день в станице Углицкой, он входит под навес пилорамы, видит дрожание рассекаемого на доски бревна, осыпь желтоватых опилок; Тарас отступает спиной к забору и вытаскивает из-под рубахи арматурный прут...

— Спишь? — спрашивает жена. — Скажу по секрету. Алеша стал водить Ирму в кино и рестораны. А меня ты не хочешь пригласить?

Ночью Устинову приснился такой сон: отец вел крутокрылый тяжеловесный «бьюнк» и что-то с тревогой спрашивал у Михаила.

— Вечером погуляем? — спросила за завтраком жена.

— Погуляем.

И они встретились после работы возле запорошенного снегом памятника Пушкину, где когда-то Устинов во времена иной жизни поджидал Валю, когда Валя была... проблеском?.. была вторым сердцем Устинова.

— Мы вернулись, — заметила она. — Тебе надо купить новую шапку, эта совсем вытерлась.

— А тебе — шубу. У тебя на носу пудра.

Пока Валентина доставала из сумки зеркальце и, вытянув лицо, по-женски сосредоточенно вглядывалась в отражение, он осмотрел площадь, ставшую явно просторнее с той поры. Через улицу от памятника, где на углу когда-то стояли аптека и молочное кафе, а чуть в глубине бульвара в низеньком доме помещалась шашлычная «Эльбрус», теперь ничего этого больше не существовало. Там лежал новый сквер, пересеченный из угла в угол длинной диагональю синей утоптанной дорожки.

Он повернулся к жене. Рядом с ними встречалась другая пара. Юноша, без шапки, с виновато-смеющимся лицом что-то объяснял хмурой и надменной девушке. Лет через десять, когда они настигнут Устиновых, как тогда они увидят этот ранний зимний вечер, купола света фонарей под темным небом, свою вину, надменность, а главное — себя такими, какими они есть сейчас? «Десять лет — это три с половиной тысячи вечеров», — посчитал Устинов и спросил жену:

— В кино или поужинаем?

— В кино, — сказала она. — И в буфет забежим.

В кинотеатре ярко горел свет, было тепло и празднично. В утомленных лицах людей сквозь налет загнанности проступала спокойная мягкость. Они с любопытством осматривались, искали что-то друг в друге, как будто примеряли на себя чужую жизнь. Внизу, в цокольном этаже, на эстраде пела пожилая певица, собирая шелестящий шум аплодисментов. Устиновы завернули в буфетный зал. Михаил принес на столик тарелку с бутербродами и бутылку воды с надетыми на горлышко стаканами и вернулся к стойке за кофе.

На обратном пути он увидел, что на жену оценивающе глядят двое мужчин восточного типа, лет сорока пяти. В зале были и парни помоложе, но они, кажется, не интересовались Валентиной. Он отпил глоток переслащенного кофе и шепнул ей:

— Ты пользуешься успехом у слаборазвитых стран. Вот те двое справа, по ходу шахматного коня.

Она посчитала столики.

— Ну уж скажешь!

Устинов быстро управился с тремя бутербродами и по-настоящему проголодался. Валентина с улыбкой призналась, что у них в сберкассе остались два рубля и они очень-очень бедные.

— Ну и чего жалеть, — ответил Михаил, — новые заработаем.

— А помнишь, — спросила она, — ты заставлял меня вести «Книгу жадности»? — И чуть-чуть уколола его, потому что они спорили из-за той «Книги жадности», как спорили и по другим поводам, еще не умея понять, как им надо жить вместе.

— Не помню, — ответил Михаил, — ты всегда мне нравилась.

— А если бы я завела любовника? — спросила она. — Как бы ты поступил?

— Ты? — усмехнулся он. — Не могу представить.

— Я тоже.

Она взяла его руку и погладила. В ее глазах блестело что-то неясное.

— Хочется жить, правда? — сказала Валентина. — Мы еще совсем не жили...