Вавилон - 17. Падение башен. Имперская звезда. Стекляшки

Ее мозг наблюдал за его поступками и реакциями, бился внутри него, извивался от его боли, от его удовольствия, от чуждых чувств, лишенных ощущения «я» — невыразительных, механических, соблазнительных, мифических. Бэтчер...

Ридра пыталась прервать безудержное вращение.

«Если ты все время понимал Вавилон-17,— свербело в ее мозгу,— почему ты использовал его для выигрыша, для ограбления банка, а через день утратил все и даже не сделал попытки вернуть что-то себе?»

— Себе? Но ни «я» ни «себя» не было.

Ридра снова вошла в его сознание и повела его за собой по извивам памяти.

— Свет... ты делаешь! Ты делаешь! — кричал он в ужасе.

— Бэтчер, на что похож мой мозг в твоем мозгу? — спросила Ридра, более привычная к эмоциональным взрывам слов, чем он.

— Яркое, яркое движение! — вопил он на аналитически точном Вавилоне-17. Грубый, как камень, чтобы выразить многочисленные образы, рисунки, их сочетание, и смещение, и разделение...

— Вот что значит быть поэтом,— объяснила Ридра, моментально приводя в порядок мысленные течения.— Поэт в переводе с греческого означает создатель или строитель.

— Вот! Этот рисунок. Ах-х-х-х! — яркий-яркий!

— Такая простая семантическая связь? — удивилась Ридра.

— Греки были поэтами три тысячи лет назад, а ты — поэт современный. Ты соединяешь слова на больших расстояниях, и их праздник ослепляет меня! Твои мысли — это сплошной огонь, я даже тени не вижу. Они звучат, как нежная мелодия, они потрясают меня.

— Это потому, что тебя никто и ничто не потрясало раньше. Но, все равно, я польщена.

— Ты так велика внутри меня! Я вижу рисунок: преступное сознание и утонченное сознание встречаются в одном мозгу с языком, который, как нить между ними...

— Да, я начала думать о чем-то вроде...

— Летят мысли, имена, Бодлер... Ах-х-х!.. Вийон.

— Это древние французские по...

— Слишком ярко! Слишком ярко! «Я» во мне еще недостаточно сильно, чтобы выдержать это. Ридра, когда я смотрю на ночь и на звезды, то это всего лишь пассивное действие, но ты придаешь всему такие краски — даже звезды у тебя окружены более яркими радугами!

— То, что ты воспринимаешь, меняет тебя, Бэтчер. Но тебе это надо.

— Я должен... свет! В тебе я вижу зеркало, в котором смешиваются картины, они вращаются и изменяются!

— Мои стихи! — воскликнула Ридра в замешательстве от неожиданной наготы.

Определения «я» точные и величественные.

— Ты наделяешь мои слова значениями, которые для меня существуют только в виде намека, — подумала Ридра.

— Что меня окружает? Что такое я, окруженный тобой?

Ридра видела его во время совершения грабежа, убийства, во время нанесения увечий. Ведь семантическая важность различия слов «мой» и «твой» была разрушена из-за столкновения синапсов.

— Бэтчер, я слышала, как это одиночество звучало в твоих мускулах. Как оно заставило тебя убедить Джэбела, чтобы он извлек наш «Рембо». Тебе просто надо было иметь кого-нибудь рядом с собой, кто смог бы общаться на твоем аналитическом языке. По этой же причине ты пытался спасти ребенка,— шептала она.

Образы замкнулись в ее мозгу.

Длинная трава шелестела у плотины. Луна Аленно озаряла дивный вечер. Плэйнмобиль гудел, вибрируя мощным мотором. Он с нетерпением прикоснулся к рулевому колесу концом левой шпоры. Лилл извивалась около него, смеясь.

— Знаете, Бэтчер, если бы мистер Биг узнал, что вы направились со мной сюда в такую романтическую ночь, он был бы очень сердит. Вы действительно возьмете меня с собой в Париж, как только закончите здесь свои дела?

Невыразимая нежность смешивалась в нем с нетерпением. Ее прохладное плечо было под его рукой, ее губы были красны. Она собрала высоко над ухом свои волосы цвета шампанского. Ее тело возле него переливалось волнующими движениями, когда она поворачивалась к нему.

— Если вы обманете меня с Парижем, я расскажу мистеру Бигу. Если бы я была разумной девушкой, то подождала бы, пока вы возьмете меня туда, а потом уж позволить вам... дружиться,— ее дыхание благоухало в знойной ночи. Он положил ей на плечо вторую руку.— Бэтчер, заберите меня из этого жаркого мертвого мира, в котором только болота, пещеры и дождь! Мистер Биг пугает меня, Бэтчер! Заберите меня от него в Париж! Только не надо притворяться. Я очень хочу уйти с вами,— она едва слышно хихикнула.— Я думаю, я... я вовсе не разумная, после этого...

Он прижался ртом к ее губам — и сломал ей шею резким ударом ладони. Она упала, глаза по-прежнему были открыты. Гиподермическая ампула, которую она собиралась вонзить ему в плечо, выпала у нее из руки, покатилась и остановилась у педали газа. Он отнес девушку на плотину и вернулся, до пояса вымазанный тиной. Он уселся и нащупал кнопку рации.

— Все кончено, мистер Биг.

— Хорошо. Я все слышал. Утром можете получить деньги. Очень опрометчиво было с ее стороны вмешиваться в мои дела из-за этих пятидесяти тысяч.

Плэйнмобиль тронулся, теплый ветерок обсушил тину на его руках, высокая трава со свистом расступалась перед лыжами.

— Бэтчер!..

— Ридра, это мое.

— Я знаю. Но...

— Я собирался добраться до мистера Бига двумя неделями позже.

— Куда ты его обещал взять с собой?