Вавилон - 17. Падение башен. Имперская звезда. Стекляшки

То ужасное, что ей почудилось вначале, оказалось запретом стоять на коленках. («Бадди, прекрати хныкать и оставь маму в покое. Я плохо себя чувствую. Убирайся вон и оставь меня в покое!» Бутылка грохнула о косяк двери прямо возле его уха, и он бросился наутек.) Она вздрогнула. Что тут плохого, стоять на коленках? Она расслабилась и поплыла по течению своих видений. Течению мутному, течению грязному, покрытому пузырями мыльной пены. Кругом вода, одна только вода. Бадди снова наклонился, и железная щетка его зашкрябала по мокрому каменному полу. Брезентовые тапочки промокли насквозь.

— Коленки повыше, чучело! Если увижу, что коснулся... Давай-давай, шевели своей...

Кто-то другой, нет, не Бадди, другой получил пинка под зад.

— И не касаться коленками, не касаться! Ты что, не понял?

И снова тот, другой заработал пинка.

Скребя пол, на корточках они медленно передвигаются по коридору тюрьмы. Над дверью лифта табличка: Исправительно-трудовая колония штата Луизиана, но разобрать трудно — Бадди едва умеет читать.

— Не отставай, пацан! Опять тебя обогнали! Думаешь, если маленький, с тобой тут будут нянчиться? — орет Бигфут, шлепая подошвами по мокрому камню.

— И когда у них тут будет автоматический скребок...— ворчит кто-то жалобным голосом.— Вон в окружной тюрьме уже есть.

— Это заведение,— рычит Бигфут,— построено в одна тысяча девятьсот сорок седьмом году! И уже девяносто четыре года у нас тут ни одного побега! И с тех самых пор, как оно было построено в одна тысяча девятьсот сорок седьмом году, порядок сохранялся и сохраняется прежний. Как только заведение перестанет справляться со своей задачей хорошенько держать вас тут всех в кулаке, тогда и подумаем на тему, чтобы менять порядки. А ну, работать, работать! Да колени, колени!

Бока болят, ноги сводит. Коленные чашечки горят. Отвороты штанов отяжелели от влаги.

Бигфут снимает тапочки. Он надзирает за работающими, он следит, чтоб скребли как следует, чтоб не волынили, и при этом шлепает подошвами одна о другую то перед животом, то над толстым своим задом. Шлеп да шлеп. Шлеп да шлеп. И притопывает тяжелой ступней мокрый камень, так что мыльные брызги летят во все стороны.

— И нечего на меня пялиться! Пяльтесь лучше на камни! Но смотрите у меня, если хоть одна коленка коснется пола...

Однажды в туалете он услышал шепот:

— Бигфут? Будь с ним поосторожней, малыш. Он был проповедником у возрожденцев, которые на болотах. Пришел однажды в Управление эмиграции в городе, когда они брали там кого ни попадя, и говорит, мол, сделайте меня папой или еще кем-нибудь в том же роде в колонии на Европе — туда как раз объявили набор. Они там в Управлении и слушать его не стали, посмеялись да и прогнали к чертям собачьим. А в воскресенье — у них всегда ихние бдения по воскресеньям — ну, приходят на болота и видят мужика распятого возле палатки, где они собирались. Оказывается, он прокрался опять в город, заявился в Управление, дал мужику по чайнику, приволок на болота, да и приколотил гвоздями к кресту. И говорит, мол, молитесь, вот ваш бог, он должен воскреснуть. Час промолились — ничего, два — ничего, ну его, Бигфута этого, связали и сюда доставили. А тут его начальником и сделали.

Судорожно вцепившись в железную щетку, Бадди трет, и трет, и трет проклятые камни.

— Давай, давай, три, чертенок, три эти камешки до дыр! И чтоб я не видел, как твои коленки...

Бадди распрямляет плечи. И поскальзывается.

Зацепившись за ведро, он падает на спину, и мыльный раствор окатывает его с головы до ног. Мыло больно щиплет глаза. Несколько секунд он лежит, не двигаясь, и слышит, как босые ноги шлепают по камню, все ближе и ближе.

— Давай-давай, малыш, вставай и за работу!

Не открывая глаз, Бадди одним рывком пытается подняться.

— Ну что, коряга, никак не встать?!

Бадди теряет равновесие и падает на колени.

— А разве я не говорил тебе про колени?

Мокрая тряпка хлещет по плечам, по лицу.

— Не говорил? Не говорил?

Страшный удар ногой по заду — и он плашмя растянулся на мокрых камнях, подбородком ударился об пол, и острая боль пронзила прикушенный язык. Придавив ногой Бадди к полу, Бигфут колошматит его тапками по голове: слева — справа, слева — справа. Уклоняясь от ударов, Бадди извивается, как червяк.

— Попробуй еще только раз притронуться коленками к полу, только попробуй! Вставай и работать, работать! Всем работать, чего уставились, работать!

Босые ступни шлепают прочь.

Превозмогая режущую боль в глазах, Бадди разлепляет веки. Прямо перед носом валяется щетка. В перспективе, за редколесьем железной щетины видно, как удаляются розовые пятки, шлепая по мыльной пене. Шлеп да шлеп.

На третий шлепок, не долго думая, он подбирает ноги. Мощный прыжок — и он падает прямо на спину Бигфута и изо всех сил вонзает в нее острую железную щетину. И еще. И еще. А потом пробует соскрести к чертовой матери хотя бы половину морды Бигфута.