Вдохновение

В первую минуту нашей с ним встречи, я ожидал общения с очередным разочарованным в жизни и общественном успехе затворником, который будет ругать обыденную жизнь людей, рассуждать о безнравственности общества, о духовном вырождении и подобном. Но его аскетизм совершенно иной природы, если я правильно ее понял. Он готов вернуться к обществу людей, но только после некоего откровения – когда узнает собственное предназначение. Другими словами, он жаждет того же, что большинство нормальных людей – прожить жизнь не впустую, но оставив после себя хоть какой-нибудь след. Отсутствие смысла жизни, незнание своей роли в обществе ощущается им столь остро, что он решается временно стать аскетом – не ради отрешения от греховной плоти, как мы привыкли думать об отшельниках, но для расширения сознания – от масштаба личности, до масштабов «божественного сознания», которое якобы едино для всего живого.

В разговоре он крайне малословен, не пытается убеждать, использует Сократов метод – наводящими вопросами подготавливает к взаимопониманию, дает возможность думать и говорить; его роль в диалоге –небольшими толчками направлять вашу мысль.

К моему профессиональному стыду должен признать, что под конец нашего общения я начал ему доверять. Доверять – не значит верить. Я по-прежнему скептически отношусь ко всякого рода мистицизму, но я почувствовал, что этот человек говорит искренне, говорит о пережитом уникальном опыте, а не про результаты больных фантазий. Когда люди говорят о продуктах своего воображения, они рано или поздно обнаруживают заимствования, что втянули из культуры. Рано или поздно обнаруживается вдохновитель, будь то человек или произведение искусства. Такие люди окунаются в среду культурных явлений, отождествляют свою личность с ее течениями, живут и дышат этими течениями до тех пор покуда могут вовлекать туда других людей, либо до того момента, когда разочаруются.

Он вероятно почувствовал, что я начал доверять ему, начал понимать его идеи, вдруг поднялся со своего места и предложил выйти из дома. Мы отправились в глубину леса, шли долго – но не было видно каких-либо троп, что немного тревожило. Мне хотелось задавать вопросы, но он в основном молчал. Он шел уверенно, со знанием дороги, я же постоянно цеплялся за ветки и попадал ногами в ямы. Наконец мы вышли к узкому ручью, что быстро сбегал по склону. Не было видно откуда начинается ручей, но выше, далеко за деревьями что-то темнело, похожее на холм. Ниже по склону зеленел густой подлесок, иссеченный длинными серыми стволами упавших деревьев. В том месте где мы остановились было солнечно, мало деревьев, из почвы выступала каменистая порода. Мы сели на один из выступов около ручья. Он сел позади меня. Попросил положить руки на камень, сам же положил свою руку на мое плечо. Предложил молчать и сосредоточиться на движениях леса. Я почувствовал себя до такой степени неуютно, что захотелось тут же уйти. Казалось, что я участвую в примитивной театральной постановке, которая давно приелась зрителю. Уединение с природой, молчание, созерцательное бездействие – в опыте моих исследований жизни отшельников все это сильно приелось. А тут еще чужая рука на плече, которая, казалось, давит всем объемом мракобесия, с которым мне пришлось столкнуться в моей ученой практике.

Постепенно я начал успокаиваться. Как исследователь я ценю терпение, потому решил дать моему подопытному шанс. Он по-прежнему сидел позади меня, я упирался руками в нагретый солнцем камень, ощущая приятное излучение тепла, смотрел впереди себя, где видел две тонкие тени от сосен, что по мере движения солнца сближались друг с другом. Для себя я решил прекратить наше созерцательное сидение, когда тени сольются.

Я думал о том, как описать этот странный день, в какую категорию определить этого отшельника, продолжать ли свое исследование вообще, так как все мои подопытные похожи один на другого. Позже плеск воды в ручье напомнил мне о поездке на море с родителями, в мои первые школьные летние каникулы. Всю неделю море было тихим, я так и не увидел волн. В следующий раз я увидел море уже взрослым, когда представление о могучей силе волн более не вызывало замирание в груди. Я стал думать об убегающем времени, которое ускоряется тем больше, чем сильнее ты веришь в свои мечты, которые если сбываются, то настолько запоздало, что уже не радуют.