Вечна только ты…

Хорошо, что есть на свете
Рощи, травы и луга,
И душистый в поле ветер,
И дороги, и стога.

Я промчусь верхом по полю
На коняге-скакуне,
И с какой-то чуткой болью
Лошадь улыбнется мне.

Умная моя коняга,
Символ юношеских грез,
Стала белой, как бумага,
От ненастий и от слез.

Ты вынослива, красива,
Шерсть – как пух у лебедей.
Знала б ты, какая сила
Нынче в сердце у людей!?

Я люблю тебя, родную,
Как звенящую пургу.
Дай тебя я расцелую,
Накормлю и запрягу.

Ночная звезда

Ночная звезда не дает мне покоя.
Быть может, я тоже далекой звездой
Когда-нибудь буду светить над землею
Любимой Отчизны, всегда дорогой.

И ранним рассветом заблудший охотник
Отыщет меня и к далекой звезде
Пройдет не один километр, может, сотню,
Навстречу светилу, навстречу судьбе.

Ночная звезда не дает мне покоя
Сияньем печали, до боли родным,
Она словно шепчет: «Быть трудно звездою
И путь освещать и себе, и другим.

Ты странник на этой земле и распятый
Несметными силами скрытого зла.
Быть может, поэтому грустным закатом
Тебе бескорыстно светить помогла».

Певице

Вы так берете чисто ноту «ля»,
В ней столько ласки, нежности и света!
Но это все, простите, тру-ля-ля
Для русского скандального поэта.

Вы покорили Лондон и Париж
И пушкинским живете вдохновеньем…
А я живу в депрессии от грыж
И от гробов в российских поселеньях.

Я ненавижу ложь и беспредел…
А вам они дают успех и славу.
Но если б я, как вы, теперь запел,
То стал бы вашей глупою забавой.

Глуп вашей жизни бешеный размах.
Теперь для вас любая вера – тупость.
Вы превратили чувства наши в прах,
А искренность – в порок и глупость.

Ромашки

Господь, прости! Я не в своем уме —
Они опять меня околдовали!
Опять ромашки в лунной тишине
Мои ладони нежно целовали.

Как будто хор красавиц на лугу
Спешит в объятья ветра, солнца, неба.
Хочу сорвать ромашку – не могу, —
Останусь без любви я, как без хлеба.

И потому в заброшенном лугу
Весь день брожу и ничего не помню.
Хочу сорвать цветок, но не могу —
Он о любви последней мне напомнил.

Я бредил и во сне и наяву
И как-то раз, неся букет сирени,
Любовь сказала: «Слышали молву,
Что будет Пушкин запрещен, Есенин».

Я видел слезы на ее глазах.
Хотя сомненья были не напрасны.
Все женщины коварные в слезах
И мыслями капризными опасны.

Она сказала, что последний год
Незваный доллар всех сбивает с толку,
И каждый, чуть продвинутый урод,
Нас, женщин, называет грубо «телками».

И, в руки взяв душистую сирень,
Она меня коснулась, как ромашка.
Любовь, любовь… Я понял в этот день,
Что и любить порой бывает страшно.

На родине