Ведьмы за границей

Сказка, свернувшаяся кольцами вокруг куска пространства-времени в форме черепахи, прозванного Плоским миром, содрогнулась. Один ее конец повис в пустоте и заметался в ночи, пытаясь присосаться хоть к какой-нибудь последовательности событий…

На поляне двигались деревья. А с ними и тени. Тени, по идее, не должны двигаться, когда не движется свет. А эти двигались.

Барабанный бой умолк.

В тишине слышалось лишь редкое потрескивание, когда мощь растекалась по висящему фраку.

Суббота шагнул вперед. Зеленые искры слетели ему на руки, когда он взял фрак и надел его.

Его тело содрогнулось.

Эрзулия Гоголь выдохнула.

– Ты здесь, – сказала она. – Ты остался собой. Ты – это все еще ты.

Суббота поднял руки, сжав кулаки. То рука, то нога у него дергалась от того, что мощь внутри него металась белкой в поисках выхода, но она увидела, что он способен ее подчинить.

– Потом станет легче, – сказала она уже мягче.

Суббота кивнул.

«С такой мощью внутри, – подумала она, – к нему вернется тот огонек, что был в нем при жизни». Она знала, что он не был таким уж хорошим человеком. Орлея не была образцом гражданского благочестия. Но по крайней мере он не говорил людям, будто это они хотят, чтобы он их притеснял, и что он все это делает ради их блага.

Вокруг него кланялись и падали на колени жители Новой Орлеи – старой Новой Орлеи.

Он не был добрым владыкой. Но он подходил им. Когда он бывал предвзят, высокомерен или просто ошибался, он не оправдывался ничем, кроме того, что он больше, сильней и порой злее, чем остальные. Он не делал вид, что он лучше. И никогда не требовал от людей быть счастливыми, не осчастливливал их насильно. Невидимки знали, что счастье – не естественное состояние человека и не может быть навязано извне.

Суббота снова кивнул, на сей раз удовлетворенно. Когда он открыл рот, меж его зубов сверкнули искры. А когда он пошел по болоту, аллигаторы разбегались прочь, расталкивая друг друга.

Сейчас во дворцовой кухне было тихо. Огромные подносы с жареным мясом, свиные головы с яблоками во ртах и многослойные торты давно унесли вниз. Тишину нарушал лишь звон из огромных раковин на дальнем конце, где несколько горничных начинали мыть посуду.

Кухарка тетушка Приятка наложила себе тарелочку барабульки в раковом соусе. Она была не лучшей кухаркой в Орлее – никому не сравниться с гамбо госпожи Гоголь, от вкуса которого чуть ли не мертвые встают из могил, – но разница между ними была невелика, примерно как между бриллиантом и сапфиром. Она как следует потрудилась, готовя пир на весь мир, поскольку в том была ее профессиональная гордость, но ей казалось, что не так уж много можно сделать с грудами мяса.

Орлейская кухня, как и любая высокая кухня в мультивселенной, зародилась у людей, отчаянно пытавшихся что-то сделать из ингредиентов, которые не заинтересовали их правителей. Никто в жизни не стал бы даже пробовать птичьи гнезда, если бы не большая нужда. Только голод заставит человека отведать аллигатора. Никогда не стал бы есть акульи плавники тот, кому позволено съесть всю остальную акулу.

Она налила себе рому и только-только взялась за ложку, как почувствовала, что за ней следят.

Громила в черном кожаном дублете наблюдал за ней из дверного проема, поигрывая кошачьей маской в одной руке.

Взгляд был очень пристальным. Тетушке Приятке вдруг захотелось срочно поправить волосы и переодеться в платье получше.

– Да? – сказала она. – Чего хотел-то?

– Хочууу жрррааать, те-оооутушкааа, – сказал Грибо.

Она оглядела его с головы до ног. Странный народец встречается в Орлее в эти дни. Это, должно быть, гость с бала, только в нем было что-то очень… знакомое.

Грибо был не очень-то доволен. Люди подняли шум, когда он всего-то попытался стянуть жареную индейку со стола. А потом одна тощая самка улыбнулась ему и сказала, что ждет его позже в розовом саду, а коты так амурные дела не ведут, и это смущало его, потому что и тело было не то, и она была не очень. И самцов вокруг было многовато.

Затем он унюхал кухню. А коты тянутся к кухням, как камни – к притяжению.

– Я тебя где-то раньше видела? – спросила тетушка Приятка.

Грибо промолчал. Нос привел его к миске на одном из больших столов.

– Хочууу, – потребовал он.

– Рыбьи головы? – спросила тетушка Приятка. Строго говоря, это были отбросы, но она планировала превратить их с помощью риса и пары особых соусов в блюдо, за которое подрались бы и короли.

– Хочууу, – повторил Грибо.

Тетушка Приятка пожала плечами.

– Ну что же, парень, хочешь сырые рыбьи головы – кушай на здоровье, – сказала она.

Грибо неуверенно поднял миску. Он не очень хорошо владел пальцами. Затем он заговорщицки огляделся и нырнул под стол.

Оттуда донеслись звуки яростного поглощения и скрежет миски по полу.

Затем вылез Грибо.

– Молочкааа? – попросил он.

Ошеломленная тетушка Приятка взяла кувшин молока и чашку…

– Блюююдце, – сказал Грибо.

…и блюдце.

Грибо взял блюдце, долго и пристально оглядел его и поставил на пол.

Тетушка Приятка не могла оторвать глаз.