Великие тайны русского престола

В одно из посещений Петр заметил, что он любит своего воспитателя, считает необходимым для дел правительственных: пусть, но не советует ему «вмешивается в его удовольствия, где необходимы ему Долгорукие, которых он не выдаст Остерману точно так, как не выдаст Остермана Долгоруким».

После падения Меншикова взоры всех были обращены на Москву, куда светлейший князь перевел бабку императора инокиню Елену, которая называла себя царицею.

Петр и его сестра чувствовали неловкость в присутствии своей бабушки и были очень довольны тем, что жила в Москве. Евдокия постоянно звала внука в Москву, и тот всякий раз придумывал разные поводы, дабы избежать нежелательного для него и стеснительного во многих отношениях свидания с бабкой.

Что же касается друзей-врагов Остермана и Долгоруких, то они, каждый по-своему, пытались использовать влияние бабушки на внука в своих целях.

В конце 1727 года двор начал собираться в Москву для коронации. Более того, поговаривали, что двор останется в Москве навсегда, и многие видели в этом возврат к старому.

В начале января 1728 года двор выехал в Москву. По дороге император заболел и провел две недели в Твери. Затем Петр остановился на несколько дней Москвою, чтоб приготовиться к торжественному въезду. Бабушка с нетерпением ждала его.

4 февраля Петр торжественно въехал в старую столицу. С бабушкой он повел себя холодно и избегал встреч с ней. 9 февраля Петр объявил в Верховном тайном совете, что из любви и почтения к государыне бабушке желает, чтоб члены Сената определили ей содержание соответственно ее высокому достоинству.

После недолгих рассуждений старой царице определили 60 000 рублей в год и волость до 2000 дворов.

Однако было бы ошибкой предполагать, что время Меншикова, сменилось временем Остермана: на первый план вышел новый фаворит царя — князь Иван Алексеевич Долгорукий.

Еще накануне торжественного въезда князья Василий Лукич и Алексей Григорьевич назначены были членами Верховного тайного совета, молодой князь Иван Алексеевич сделан был обер-камергером.

Единственной силой, которая хоть как-то боролась с новыми временщиками были князья Голицыны. В их роду было много достойных людей, но пока ситуация складывалась не в их пользу.

Что же касается первого дельца империи, Остермана, то он, как и всегда проводил очень осторожную и взвешенную политику и не лез, что называется, на рожон.

Не забыли новые фавориты и о Меншикове. Прекрасно понимая, всю шаткость своего положения при малолетнем государе, они очень опасались бывшего временщика, у которого при дворе оставалось достаточно друзей.

Начали они с энергичной свояченицы Варвары Арсеньевой, которую отправили в монастырь, а затем принялись и за ссыльного князя.

В Петербурге стали ходить о нем разные обвинения, отчасти справедливые, отчасти измышленные злобой. Рассказывали, что он сносился с прусским двором и просил дать себе 10 миллионов взаймы, обещая отдать вдвое, когда достигнет престола.

Уверяли, что, пользуясь своим могуществом, он, с честолюбивыми целями захвата верховной власти, хотел удалить гвардейских офицеров и заменить их своими любимцами.

Толковали, что от имени покойной императрицы он составил фальшивое завещание, подписанное великой княжной Елизаветой, которая, по неграмотности матери, всегда за нее подписывалась.

Ставили ему в вину, что он ограбил своего малолетнего государя и, заведуя монетным делом, приказал выпускать плохого достоинства деньги, обращая в свою пользу не включенную в них долю чистого металла.

Припоминали и прежние его грехи, как, пользуясь доверием Петра Великого, он обкрадывал казну и через то нажил несметное богатство.

Говорили, что вещи, которые он взял с собой, стоили, по мнению одних, пять миллионов, по мнению других — двадцать.

Обвиняли Меншикова в недавних тайных сношениях со Швецией в ущерб интересам России. Говорили, что еще при жизни Екатерины он заверял шведских сенаторов в том, что у него военная сила и он не допустит ни до чего вредного для Швеции. Более того, он сообщал шведскому посланнику обо всем, что творилось при дворе, за что получил от пять тысяч английских червонцев.

Павший временщик обвинялся еще в том, что, выдавая голштинскому герцогу причитавшиеся ему 390 000 рублей, взял с него за это взятку в 60 000 рублей.

Для выяснения дел Верховный тайный совет послал к Меншикову письмо, в котором ему задавалось 120 вопросов.

В марте 1728 года в Москве, у Спасских ворот, найдено подметное письмо, составленное в оправдание Меншикова. Это письмо окончательно ему повредило, потому что сочтено было делом самого Меншикова, прибегавшего таким образом к средствам непозволительным для своего спасения.

Решено было конфисковать его достояние, тем более, что тогда из разных коллегий и канцелярий поступали требования о возвращении денег и материалов, незаконно захваченных Меншиковым.