Великие тайны русского престола

И это на самом деле было так, поскольку и без того ущемленное верховниками дворянство и духовенство очень боялось того, что с принятием кондиций получит сразу несколько государей со всеми вытекающими для них печальными последствями.

Конечно, единства в оппозиции тоже не было. Одни высказывались за абсолютизм, другие за его ограничение с помощью генералитета и дворянства.

Мелкое дворянство возмущалось усилением власти верховников, и то, что они предлагали, грозило ему тиранией сразу нескольких людей. Казанский губернатор Волынский удачно выражал общее настроение, когда писал Татищеву. «Это будет царство десяти».

Были среди дворянства и такие, кто стоял за первую жену Петра Евдокию, герцогиню Мекленбургскую и Елизавету. Если верить Манштейну, то в ночь с 18-го на 19-ое января доктор царевны, Лесток, разбудил ее и потребовал от нее заявить свои права. Но она отказалась. Впоследствии утверждали, что она в это время была беременна.

В числе этих сторонников самодержавия были и такие весьма влиятельные в России люди, как П. И. Ягужинский и высшее духовенство во главе с Феофаном Прокоповичем.

Первым действием Анны во Всесвятском было нарушение данных ею обязательств. Часть Преображенского и конногвардейского полков были посланы ей навстречу. Она хорошо приняла их, сама налила им чарки водки и объявила себя полковником полка и капитаном отряда.

Верховный Совет был принят вежливо, но довольно холодно. Головкин поднес государыне орден святого Андрея Первозванного.

— Ах, правда, — с нескрываемой иронией воскликнула Анна Иоанновна, — я и забыла надеть его!

Она позволила надеть его на себя человеку из своей свиты, явно показывая этим, что она получает орден не от Совета.

Это был хороший знак для дворянства. В то время в столице действало несколько тайных кружков из дворян, гвардейцев и священников, которые стояли в оппозиции к верховникам и не собирались отдавать самодержавие на поругание.

Более того, у них уже был и общий и умный руководитель, который намеревался соединить разновидные, но однородные побуждения и направить их к одной цели по старой дороге.

Это был тот самый Остерман, который целые дни лежал в кровати, облепленный пластырями и обвязанный примочками. Он внушал всем, посещавшим его, мысль о том, что для государства и для каждого отдельного лица лучше всего будет возвратиться к прежнему самодержавию.

По его научению работу с гвардией вели Антиох Кантемир, сын изгнанного турками молдавского господаря и граф Федор Андреевич Матвеев, внук знаменитого Артамона Матвеева, боярина, погибшего во время первого стрелецкого бунта.

Им помогали гвардейские офицеры, среди которых видное место занимали родственники царицы Салтыковы, князья Черкасские, Степан Апраксин, князья Волконские, Иван Михайлович Головин, потомок знатного рода, в молодости заслуживший внимание и милость Петра I, князь Борятинский, полковник Еропкин, приятель Василия Никитича Татищева, и сам известный историк. Известное влияние на оппозицию оказывал и новгородский митрополит Феофан Прокопович.

В гвардии с каждым часом возрастало неудовольствие против верховников, в особенности против Долгоруких, которых считали главными зачинщиками преднамеренного переворота.

«Долгорукие, — говорили гвардейцы, — взяли верх при покойном государе, и теперь им не хочется потерять своей силы; вот они и выдумывают, чтоб новая царица была государынею только по имени, а власть бы вся у них была в руках».

Фельдмаршал князь Василий Владимирович предложил было Преображенскому полку присягнуть одновременно государыне и Верховному тайному совету.

На это преображенцы закричали, что они ему изломают ноги, если он еще раз осмелится заикнуться с этим.

В последнюю минуту Совет решился исключить все спорные пункты присяги, оставив только маленькое изменение обычной формулы: присягать должны были «Ее Величеству Императрице Анне Иоанновне и отечеству».

Через два дня верховники сделали еще шаг по пути уступок. Проект, предоставлявший им всю власть, собрал только 25 имен. Они чувствовали свою немощь.

Они начали переговоры с гвардейскими офицерами, предлагая то заместить открывшиеся вакансии в Совете лицами из мелкого дворянства, то дать ему право выбирать депутатов в случае обсуждения вопросов, имеющих общее значение. Но на сцену уже всходили два лица, роль которых должна была быть решающей в драме.

Разговоры об удалении верховников становились все громче, и Анна внимала им с видимой благосклонностью. Тем не менее, Василий Лукич, приехавший с нею из Митавы, как ему казалось, продолжал держать ее в руках.

В переписке с Волынским бригадир Козлов высказывал по этому поводу наивный восторг. Он рассказывал, что «государыня не могла взять табакерку без позволения Совета и при малейшей вольности с ее стороны ее можно было вернуть в Курляндию».