Великие тайны русского престола

Анна Ионновна родилась 28 января 1693 года. Она была дочерью страшего брата Петра I, хилого и глупого. Как и ее сестру, герцогиню Мекленбургскую, Анну считали дочерью Василия Юшкова, дворянина, здорового малого, которого не без задней мысли назначили спальником к жене царя, Прасковье Салтыковой.

В этом смысле интересен рассказ голштинского посланника Бергхольца о его приезде ночью, с экстренным поручением, в имение царицы, Измайлово.

Прежде всего, ему пришлось пройти по спальне царевен. Младшая царевна Прасковья, слабая и золотушная, протянула ему руку.

Дальше была спальня, где придворные дамы и служанки спали вперемежку; они приводили пришельца остротами и сальными шутками, которые были слышны в соседней комнате и заставляли краснеть царевен.

Бергхольц увидел не одну голую грудь, но не был соблазнен. Грязь всех этих женщин отталкивала его. Другой раз, придя с поздравлениями в Новый год, он был принят Прасковьей в одной рубашке. Петр называл этот дом «богадельней сумасшедших и лицемеров».

Нелюбимая матерью, предоставленная гувернанткам и учителям, — немцу Остерману, брату вице-канцлера, и французу Рамбур, Анна мало воспользовалась их уроками.

В семнадцатилетнем возрасте Петр I, имевший определенные намерения в отношении Прибалтики, выдал девушку замуж за герцога Курляндского Фридриха-Вильгельма.

Через несколько месяцев после свадьбы супруг Анны внезапно умер. Муж ее отличался прямо-таки отчаянным пьянством. Особенно он отличился на свадебном пиру, очень быстро превратившемся в самую обыкновенную оргию.

Во время пира, две карлицы вышли из пирогов и плясали на столе менуэт. Тоже находившийся в сильном подпитии Петр I стал пускать фейерверк и чуть не сжег себя.

Брачные попойки продолжались с 31 октября до середины ноября, после чего жених занялся женитьбой карлика Ефима Волков и захотел, чтобы брачная ночь произошла в его комнате.

После смерти мужа будущей императрице пришлось в одиночестве удалиться в столицу Курляндии Митаву и провести там долгих тринадцать лет.

В Митаве Анне жилось плохо. Из ее гофмейстера Бестужева Петр сделал тюремщика, который очень скоро стал ее любовником.

Но, даже приблизив его к себе, она не могла спокойно наблюдать за тем, как этот проходимец грабил герцогство и превращал дворец в публичный дом.

Анна принадлежала своему времени и народу, потому любила видеть около себя много людей: это всегда было ее роскошью. С другой стороны Митавский двор следовал вычурным привычкам маленьких немецких дворов.

Сведения современников о наружности Анны крайне противоречивы. В одном только впечатление несчастной невесты Ивана Долгорукова сходится с портретом, набросанным герцогом Лирия: Анна была такого высокого роста, что, по словам Натальи Долгорукой, при въезде в Москву, она была головой выше всех присутствовавших мужчин.

«Царевна Анна, — говорил Лирия, — очень высока ростом и смугла, у нее красивые глаза, прелестные руки и величественная фигура. Она очень полна, но не отяжелена. Нельзя сказать, что она красива, но, вообще, приятна».

Почти также выражается Бергхольц: «Принцесса любезна и оживленна, хорошо сложена, вид и способ держаться внушают уважение».

Это не похоже на «страшный вид» и «отталкивающее лицо», как говорит Шереметьева. Однако существующие портреты оправдывают скорее мнение последней.

Шут царицы, очень важный свидетель, если и называл ее дочерью и Анфисой, именем одной из православных святых, за ее религиозные наклонности, то часто также, при ее виде, восклицал: «Берегись, берегись, вот царь Иван Васильевич!»

Так как красота государыни не играла никакой исторической роли, то вопрос этот не имеет значения. Достоверно одно, что она ни физически, ни нравственно не была похожа на официально признанного отца.

Зато она многое унаследовала от матери: суеверие, патриархальные привычки, смягченные несколько новшествами Петра.

Ее дед, Алексей Михайлович, оставил ей в наследство упрямство, вкус к представительству, к роскошным одеждам, к роскоши церковных церемоний, к разговорам с монахами; также страсть к охоте и стрельбе в цель.

Страсть к шутовству приближала ее к Петру I. Ирония и дух ужасного устроителя маскарадов оживали в ее речах и в ее увеселениях с той же грубостью и цинизмом.

Увеселения Алексея Михайловича все же имели более тихий и приличный характер. Он любил купать своих стольников в коломенском пруде, но интересовался беседой с людьми, видевшими свет.

Анна была типом истинной барышни-помещицы: ленивая, невоспитанная, ограниченная и в то же время очень хитрая и жаданая.

B Митаве она, полуголая и нечесаная, целыми днями валялась на медвежьей шкуре, спала или мечтала. Она не употребляла воды для умывания, а смазывала себя растопленным маслом.

Став государыней, она стала румяниться. В 1738 году она упрекала одну старуху, приглашенную к ней ради болтовни, в том, что у нее желтый цвет лица.

— Я уже не так слежу за собой, не крашусь и не сурьмлю бровей, — смиренно ответила та.

— Напрасно, — покачала голвоой Анна, — можно не румяниться, но надо красить брови!