Великий Моурави 1

самим царем, возвысившим простого азнаура.

Шадиман откинулся в кресле и многозначительно рассмеялся. Царедворец

упомянул о пристрастии шаха Аббаса к полезным для него пастухам и

поинтересовался, не предложено ли азнауру в числе подарков златорунное стадо

в Исфахане.

- Действительно, князь угадал: шах предложил стадо, но только не

исфаханских баранов, а картлийских ослов.

И, не обращая внимания на обалдевших от такой дерзости князей, Саакадзе

подробно изложил царю причину, заставившую его нарушить метехские правила.

- Я не знал, Георгий, о постигшем тебя несчастье. Говори, сколько нужно

скота и монет для восстановления хозяйства. Да, да, нехорошее занятие -

засаривать царские уши ложными сведениями.

Саакадзе подумал: не будь расположения к нему шаха, вряд ли царь говорил

бы с ним так миролюбиво. Но он поспешил поблагодарить царя за доброту.

Шахские подарки как раз пришлись вовремя, деньги и скот ему не нужны, он

лишь просит разрешения отплатить разбойникам.

Царь удивился:

- Неужели азнаур думает о войне?

- Да, царь, о войне по-казахски... Со мною не дрались, думаю, ответное

угощение не хуже будет... Прошу царь, отпусти сто тваладцев и "Дружину

барсов".

Кругом засмеялись. Царь нетерпеливо поморщился: неужели азнаур

рассчитывает получить разрешение на верную гибель? Разве до него цари не

догадывались посылать войско в горы? Или ему не известна неприступность

каменных гнезд хищников? Немало доблестных картлийцев погибло в извилистых

лощинах, и он не допустит новых жертв. Лучше думать о мерах защиты долин, на

крепости хищники не нападают... И давно пора научиться у Русии делать пищали

на колесах, чугунные аркебузы держат врага вне предела царских глаз.

Но Саакадзе гордо вскинул голову. Он бесповоротно решил отомстить: в

случае отказа царя помочь азнауру все разно пойдет и заставит хищников

отказаться надолго от легкого обогащения.

Царь гордился своей дальновидностью и удачей; он выбрал плебея не только

с целью подражать шаху, но также из желания иметь надежное оружие против

князей.

И, несмотря на смех и протесты князей, неожиданно согласился на просьбу

Саакадзе, обещав в случае победы тарханную грамоту.

К вечеру Саакадзе с "Дружиной барсов" покинул Тбилиси.

В замке долго высмеивали сумасшедшего азнаура, идущего войной с горстью

дружинников на казахские эйлаги.

Но в Носте никто не смеялся и никто не спрашивал, зачем пришли тваладцы

и спешно вооружается молодежь. Проснувшись однажды утром, также не удивились

тайному исчезновению Саакадзе с дружиной. Только мать Эрасти посвятил Георгий

в тайну и в случае несчастья распорядился отвезти Тэкле к Гогоришвили.

Ни знойные дни, ни душные ночи не останавливали буйных ностевцев.

Обогнув выжженное предстепье, отряд придвинулся к подножию бурой горы.

Эйлаг спал, предоставив охрану звероподобным, всегда голодным псам.

Элизбар, Гиви, Матарс и Эрасти, одетые в собачьи шкуры, с мешками,

наполненными свежими кусками баранины, пропитанной персидским ядом,

привезенным Саакадзе, растаяли в сгущенной тьме.

Отдаленный отрывистый лай - и снова тишина. Легкий свист Георгия - и

бесшумные тени ринулись на эйлаг.

Предотвращая тревогу, первые шатры окружали большими группами. Срывая

пестрые полотнища шатров, картлийцы набрасывались на спящих. Сонные глаза в

ужасе метались от острой стали, судорожные пальцы цеплялись за оружие, хрипло

выплевывалась брань. Короткий удар сабель - и брызгала липкая кровь.

Связанные казашки с замкнутыми ртами барахтались на паласах.

Уже кровь захлестывала эйлаг, когда вырвавшийся Мамбет-хан пронзительным

свистом поднял тревогу. Но взметнулась сабля Элизбара, и срубленная голова

хана покатилась по каменным плитам. Около мертвых собак Матарс и Гиви с

трудом удерживали ханскую дочь. Даутбек хладнокровно скручивал ей руки.

Запоздалый месяц выглянул из разорванных туч. Ошеломленные казахи

ударили в шашки. Жаркая схватка только распаляла ненависть, скрежет

окровавленных лезвий суживал круг. У стойл беспокойно ржали кони. Казахов,

пытавшихся прорваться из эйлага, приканчивали на месте тайные засады

тваладцев.

Ранний рассвет мутно-синим саваном покрыл кривые улички и узкие дворы,

заваленные мертвыми собаками и обезглавленными трупами.

Глухо рыдали женщины.

Дружинники спешно седлали коней, вереницами сползали вниз арбы,

перегруженные сундуками, коврами, оружием, зерном и кувшинами. На двух арбах,

устланных коврами и подушками, лежали раненые грузины. Отряд Даутбека гнал

многочисленные отары баранты и крупный рогатый скот.

Утром над опустошенным эйлагом зловеще кружились коршуны.

Саакадзе велел дружинникам посадить связанных казашек на арбы и

отправить вперед. Грузины поспешили вскочить на коней. На пиках равнодушно

покачивались лиловые головы, предназначенные для подарка царю. Голову

Мамбет-хана Элизбар водрузил на свою пику.

Отряд Димитрия, охраняя дорогу, до вечера оставался в засаде, а в

сумерках, держа на поводу четырнадцать коней и на пиках столько же голов

случайно попавшихся казахов, помчался догонять товарищей.

На последнем переходе Саакадзе распорядился снять с ароб казашек и