Читаем Великий Моурави полностью

Дадиани, как вдруг Гиви дернул его за рукав и, отведя в сторону, шепнул:

"Шадимановский лазутчик в рядах дружинников князя Нижарадзе".

Смеясь, Дато полюбопытствовал: не объелся ли зоркий "барс" овечьим

сыром? Гиви обиделся, ибо с утра торчал на поле и никак не мог добраться до

любимой еды, и, подражая Ростому, сквозь зубы процедил:

- А ты, видно, объелся куриной слепотой, растущей в овраге, ибо иначе

бы узнал марабдинца-мсахури Раждена, который еще в Метехи любил хвастать

отрубленным пальцем.

Хмель мгновенно испарился из буйной головы Дато.

- Следует немедленно поручить, - прошептал он, - ностевским разведчикам

наблюдение за подозрительным мсахури.

Тут Гиви не на шутку рассердился и напомнил, что он - саакадзевский

"барс", а не медный колпачок, надеваемый собачьим Ражденом на свой обрубок.

Уже ностевцы рыскают по Дигомскому полю и выведали, что несколько шакалов из

Марабды в наряде дружинников Нижарадзе обмениваются незаметными знаками...

Не дослушав, Дато принялся сзывать "барсов" к Хорешани на полуденную

еду.

Как всегда на военном совете, Саакадзе раньше выслушал своих "барсов".

Он прошелся по комнате и опустился рядом с Даутбеком:

- Выходит, князья замыслили восстание? Но кто? Без вожака волчья стая

не подымется. Липарит? Не похоже, и причин нет, - всем доволен. Но верить

следует только Мухран-батони и Эристави Ксанскому. А Арагвскому? - Саакадзе

побледнел, он прочел в глазах "барсов" такое же подозрение. - Все

прояснилось - цепь от Марабды тянется к Дигоми.

Внезапно Элизбар хлопнул себя по лбу: теперь он понимает, почему

Нижарадзе шептался с Качибадзе, а лишь завидев его, Элизбара, чересчур

громко заговорил о достоинствах пегого иноходца.

- Значит, трое обнаружены?

- Нет, Ростом, пятеро. Забыл прибавить Шадиман" и Андукапара.

- И я тоже кое-что заметил, - произнес Пануш: - У многих княжеских

дружинников кизиловая ветка приколота к папахе одинаковыми булавками.

"Наверно, в одной лавке украшение покупали!"

Все серьезнее становились "барсы". Саакадзе крупно шагал по ковру,

говори как бы сам с собою:

- Выходит, Зураб не успокоился и замыслил воспользоваться удобным

случаем ополчить против меня князей и захватить власть... Нет, власть в

Картли для Симона захватит Шадиман, а Зураба женит на своей дочери и поможет

ему воцариться над горцами... Конечно, вовремя раскрытое предательство

поможет нам расправиться с изменниками, но какая в этом польза? На Дигомском

поле в кровавом междоусобии лягут три тысячи лучших арагвинских конников,

ибо верны Зурабу и драться будут до последнего вздоха... Если считать

замешанными в заговоре десять князей, и каждый бросит в драку не меньше

пятисот дружинников, то получится - пять тысяч. Если даже падет половина из

них и хотя бы сотен десять из нашего постоянного войска, то

ирано-картлийский рубеж ослабнет почти на семь тысяч шашек... Нет! Такую

расточительность Картли не может допустить даже ради прихоти Шадимана вновь

водворить на трон одноусого глупца и преподнести на пике "льву Ирана" умную

голову Великого Моурави!

Димитрий, едва дослушав, вскочил. Он умолял разрешить ему сейчас же

расправиться с Зурабом и его двумя соучастниками, он клянется - полтора века

князья будут вспоминать Димитрия Сагинашвили.

- Разве опасность лишь в Зурабе, Нижарадзе и Качибадзе? Раздразнишь

зверя - ни перед чем не остановится. Ведь неизвестно, кто еще из

могущественных князей в заговоре... Неплохо придумал Шадиман. На Дигомское

поле приглашены царь Имерети, владетели Самегрело, Гурии и Абхазети, а еще

все те, кому я задумал показать устойчивость Картли и склонить к союзу

против шаха Аббаса... - Саакадзе задумчиво провел рукой по усам. - Отменить

празднество невозможно, заговорщики нападут на Метехи уже не ради победы, а

ради моего посрамления. Ведь я убеждал в дружбе своей со всеми замками.

Оказалось же, против меня пол-Картли!.. Правда, заговор будет нами подавлен,

но союз с Западной Грузией погибнет, ибо уважается тот властелин, который

умеет крепко держать в деснице поводья взнузданного царства, а не падает в

пыль на полдороге. Заранее скажу - цари испугаются, поспешат покинуть

опасную Картли и хвастливого Моурави. Как дым, рассеется с таким трудом

достигнутое признание величия Картли... И еще: убегут ли в замки

заговорщики, будут ли их истреблять - равно обессилится Картли.

- А не лучше ли заранее обезвредить врагов, хотя бы Нижарадзе, Зураба и

Качибадзе? На Дигомском поле все равно придется укоротить им руки.

Разумнее...

- Нет, не разумнее, мой Даутбек. Нельзя раньше срока раскрывать нашу

осведомленность. Пожар разгорается от ветра... Другое необходимо: пресечь

восстание, пресечь на самом Дигомском поле...

Наступила тишина - та тишина, вслед за которой гремит гром, а когда

вновь заговорил Саакадзе, "барсам" показалось - опасность миновала.

Дато придвинул песочные часы.

- Георгий, тебе пора в Метехи, придирчивый Леван первый заметит твое

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза