Великое расширение

Потрясенный А Боонь промолчал. Площадка под отсыпку – это же их болотистый берег возле кампонга, та самая илистая жижа, в которой они с Хиа бродили, высматривая прыгунов. Мелководье, на которое они десятилетиями вытаскивали лодки. Испещренный крабьими лунками песчаный берег, где А Боонь собирал необычные ракушки, чтобы подарить их Сыок Мэй, но так и не решился. Зыбкий песок, который волны вымывали из-под ног, место, где он когда-то наступил на морского ежа и обмочился от боли.

Сейчас это участок под отсыпку. А Боонь смотрел, как конвейер уносит землю. Какая простая работа – перемещать землю с места на место. Выкапывать и сбрасывать. Изящное в своей простоте решение, беззастенчивое в своей дерзости – как большинство планов га-менов. Трущобы? Снести. Коммунисты? За решетку. Жилье? Построить. Тем, кто отрицает незыблемость рельефа, покоряется даже земля. Береговая линия описана, расходы просчитаны, решение принято. Осталось лишь изменить мир.

Часть четвертая Наполняйте землю и обладайте

Глава 32

Кабинет А Бооню выделили без окон, сумрачный и тесный, не просторнее уличного туалета, однако с персональным телефоном и блестящей черной пишущей машинкой. Если Натали каждое утро добиралась из своего городского пансиона в их общественный центр, то А Боонь ехал в обратном направлении – из кампонга в город, в серое здание министерства.

Теперь они виделись редко, примерно раз в две недели, когда Натали приезжала к мистеру Ику с докладом. Натали с Боонем вместе обедали – спускались в министерскую столовую в подвальном этаже здания или шли к уличному киоску, в котором А Бооню полюбился креветочный суп. Устраивались на шатких стульях и прихлебывали сладковатый бульон.

Постепенно прежние отношения между ними, когда А Боонь смущался и уступал, а Натали держалась отстраненно и порой высокомерно, переросли в осторожную дружбу, в медленно крепнущую привязанность. Ни о чем личном за едой они не говорили, однако как-то раз Натали вдруг сказала, что ее мать умерла, а у нее самой не было ни одного серьезного романа. Признание это прозвучало в ответ на жалобы А Бооня на Ма – мол, та никак не оставит его в покое, все требует, чтобы он женился и подарил ей внуков. Подарил! Словно дети – валюта, которой можно расплатиться за долги или подарить в знак привязанности. А Боонь спросил, такие же ли у Натали родители.

– Ма вела бы себя так же, – ответила Натали, – а вот Па все равно. Он пьет так, что вообще вряд ли отличит меня от моих сестер. К тому же я ни с кем и не встречаюсь. Раньше некогда было. Думала только об учебе, потом о работе, а сейчас просто по привычке отказываюсь встречаться с мужчинами. Я уже старовата для свиданий. Что ж, я одинока, и ничего с этим не поделать.

– Вовсе ты не старовата, – возмутился А Боонь.

Ему хотелось спросить, когда и как умерла ее мать. Вспоминает ли ее Натали, как он вспоминает Па. Но слова застряли в горле.

Натали улыбнулась:

– Ну ладно.

А Боонь осторожно взглянул на нее. Натали была старше его – тридцать один, возможно, тридцать два. Впрочем, определять возраст женщин он никогда толком не умел. Да и что такое возраст? Другие мужчины безоговорочно сходятся в своих мнениях о том, что делает женщину привлекательной. Тонкая талия, гладкая кожа, большие глаза. А у него самого словно отсутствует базовый инстинкт. Какая разница, большие ли глаза, если в них нет жизни, нет стремлений? Какой толк в нежной коже, если женщина боится работы? А крепкая спина намного важнее тонкой талии.

Он посмотрел в глаза Натали. Взгляд у нее спокойный, даже бесстрастный. Другие назвали бы ее холодной, однако А Боонь видел, что это сдержанность, и сдерживает она силу. Это не холодность, а способность молчать, думать и принимать решения, которые порой популярными не назовешь. Сила всегда притягивала его. А в силе Натали была предсказуемость. Такая сила не ранит его.

Они заговорили на более привычные темы, и все же что-то поменялось. Молоденькая дочка лавочника собирала со столов грязные тарелки, по улицам рикши тянули тележки с пассажирами, торговец фруктами нараспев расхваливал нежные, подернутые пушком рамбутаны, но А Бооня и Натали словно окружал кокон тишины. Однако тишина эта была заряжена пульсирующей энергией, как будто воздух наэлектризовали.

Они говорили о чем-то обычном, но Натали не сводила глаз с давней мозоли, белевшей у основания ладони А Бооня. Ей хотелось коснуться твердой кожи. Боонь же неотрывно смотрел на прядь, упавшую на лицо Натали и взлетавшую, когда она заговаривала.

Две недели спустя А Боонь ушел с работы пораньше и поехал в кампонг, чтобы застать Натали в общественном центре до того, как она поедет домой. В одной руке он держал две металлические банки холодного кофе, густого и черного, из любимой кофейни Натали, а в другой – букет из шести розовых роз.

Когда А Боонь подошел к зданию, из центра вышли Суи Хон и А Тун. Он рассчитывал, что все посетители уже разойдутся, но эти двое, похоже, задержались.

– Боонь! Да это ж Боонь! – воскликнул А Тун.

А Боонь выдавил улыбку.